В Омске его довольно хорошо знают: например, его часто можно встретить на выступлениях омских музыкальных групп. Скорее всего, он будет там за барабанной установкой, где производит серьезное впечатление техничностью и самоотдачей. Если его нет на сцене, то, скорее всего, он будет где-то неподалеку в зале, обсуждая с кем-нибудь с заметным акцентом Достоевского или Набокова. Редмон Полк — музыкант из США, который проникся русской культурой и решил познавать ее изнутри. Слава Пацев поговорил с омским американцем (или американским омичом?) об идентичности, творчестве и иммигрантском опыте в Омске — а фотограф Юля Палачёва отправилась вместе с Редмоном на приятную зимнюю прогулку по Городку Нефтяников, его любимому району Омска.
«НАЧАЛ ЧИТАТЬ КАФКУ И НЕЗАМЕТНО ПРОПУСТИЛ ТРИ УРОКА»
Почему ты часто именуешь себя Тимофеем?
Такое я выбрал себе русское имя. Если бы я был Джоном, то по-русски был бы Иван. Еще я взял себе фамилию Снегирев. Мне нравятся птицы, и я выбрал ее. А когда выпиваю, то я Тимофей Синичкин. Это Даня из «АТАС» придумал («АТАС» — омские организаторы музыкальных концертов, преимущественно местных команд, — прим. авт.).
Давай мы с тобой постепенно придем от жизни в Америке к тому, что сидим сейчас в Омске перед твоим выступлением.
Я родился в 1992-м в штате Огайо — это север Среднего Запада. Есть такой мем, что Огайо для любовников.
Почему?
Какая-то фигня из песни. На самом деле это очень скучное место. С семьей мы часто ездили к родственникам в соседние штаты. Когда пересекаешь Кентукки, это вау! Очень красивый штат! Там такие огромные горы. Осенью это выглядит так, будто великаны спят под бронзовыми одеялами. Возвращаешься в Огайо и видишь просто ничем не примечательную равнину.
Наш город — Колумбус. Это столица штата, в которой живет довольно много успешных и известных людей. Мои сестры ходили в школу с дочкой Роба Шнайдера (американский комедийный актер, коллега Адама Сэндлера, часто появляющийся в его фильмах, — прим. ред.). Наверное, это самая примечательная деталь.
Расскажи о своей семье.
У меня очень крутая семья! Мама художница, у нее магистерское образование скульптора. Когда мне было шесть-семь лет, она начала заниматься ювелиркой. Я ношу множество ее изделий. Папа по образованию инженер, он проектировал разные космические спутники. Затем он стал заниматься бизнесом. В 2008 году во время экономического кризиса его дело закрылось. Тогда мы были вынуждены переехать из Огайо в Мемфис, штат Теннесси.
Мама поет, а папа барабанщик. Он всегда играл в музыкальной группе. Еще у меня есть две старшие сестры. Мы часто ругались и дрались с ними. Самая старшая сестра быстро росла и всегда была большой — она очень часто пи**ила меня (смеется). Мне кажется, у меня даже какие-то комплексы появились из-за этого.
Как ты учился в школе?
Очень плохо. У меня было много энергии — из-за этого не мог сосредоточиться. Не был глупым, но не хватало усидчивости. Я даже позже всех научился читать. В первом классе, когда уже все это делали, мне приходилось посещать дополнительные занятия, чтобы овладеть этим навыком. Но, как только у меня стало получаться, я начал читать книги одну за другой.
Что ты читал?
Это была литература, которая не совсем соответствовала возрасту. Что-то из книг, которые проходят в средних или старших классах. Все удивлялись этому. И так было весь процесс обучения в школе. Помню, когда проходили «Путешествие Гулливера», мне это не было интересно. Решил, что прогуляю этот урок английского, и засел в тачку брата, начав читать «Процесс» Кафки. Как-то незаметно для себя пропустил три урока: очень увлекся.
А когда я выпиваю, я Тимофей Синичкин.
«ОТКРЫЛ "БРАТЬЕВ КАРАМАЗОВЫХ" И НЕ ЗАХОТЕЛ РАССТАВАТЬСЯ С КНИГОЙ»
В школе нравилось что-то, помимо литературы?
История, социология. Я больше гуманитарий, хотя физика и математика тоже нравились. Отец постоянно тренировал мой мозг в каких-то бытовых ситуациях. Например, когда мы сидели с семьей в ресторане, он говорил мне, чтобы я высчитывал чаевые, но не в округленных процентах. Допустим, сколько мы дадим чаевых, если это будет 18% от суммы счета.
Куда ты девал свою энергию, помимо школы?
Когда жили в Колумбусе, мы с друзьями постоянно катались на скейтах или просто наматывали круги на велосипедах. Еще я, конечно, занимался музыкой.
Под влиянием отца?
Это происходило само собой. Я подражал ему и садился за барабаны, еще в очень раннем детстве. У отца была крутая группа в Огайо, и я следил за их репетициями. И в первом классе я начал заниматься музыкой профессионально.
Отец сделал то же, что когда-то с ним провернула бабушка. Сказал, что если я хочу заниматься музыкой, то нужно начать с пианино. Это основа всей западной музыки. Если ты владеешь пианино, то ты знаешь теорию, к тому же так гораздо легче овладеть другими инструментами. Я обучался на дому у азиатской девушки Мэри, которая преподавала в институте музыки, а барабанам учил папа.
В первый раз я увидел Достоевского в Barnes and Noble. Книга стояла на стенде мировой классики, я начал читать и подумал: «Что за х**ня?»
Ты долго обучался клавишам? Как владеешь ими сейчас?
Пианино мне нравится гораздо больше, чем барабаны. Но тогда мне и в этом деле не хватало усидчивости: было скучно. В детстве ударная установка кажется более крутым инструментом, чем пианино. Корю сейчас себя за то, что довольно быстро бросил клавиши. Мне кажется, я был бы крутым пианистом.
Что за музыку играл отец?
Это панк-рок-группа, созданная семейной парой, с которой он приятельствовал. Они играли много каверов на Ramones, The Clash, также был и свой материал.
Какая музыка у вас играла дома?
Помимо упомянутых — Deep Purple, Led Zeppelin, King Crimson... О, кстати, недавно омский музыкант Дима Крамб подробно рассказал мне о последних, порекомендовал некоторые альбомы. Я очень заинтересовался ими, хотя раньше меня они не особо привлекали. На днях мы разговаривали с папой по Zoom, я упомянул об этой группе и увидел, как его лицо засветилось, и это был очень приятный и теплый момент. Папа всегда любил эту группу, а я пришел к ней только сейчас..
Мама любит Дэвида Боуи и The Stooges. Она получала образование в Лондоне, и там было мощное панковское движение в те годы — это основа ее музыкальных предпочтений с тех пор. Еще дома часто играл Том Уэйтс: его любят мама и старшая сестра. Где-то в шестом классе я постоянно слушал его.
Литература — тоже важная часть тебя. Что повлияло на твои вкусы? Может, родители?
Вот здесь нет. Мама в основном читает какие-то незамысловатые детективы (такое легкое чтиво), а папа — книги по саморазвитию и ведению бизнеса. Они редко обращаются к какой-то сложной художественной литературе. Честно сказать, я не помню, как именно у меня формировались вкусы. В какой-то момент появился Томас Стернз Элиот. Меня увлекали стихи Уильяма Батлера Йетса. Конечно, много Стивена Кинга. Я, наверное, прочитал всего Кена Кизи. «Порою блажь великая» поразила меня в детстве — я, кстати, год назад перечитал ее на русском. А перед переездом из Колумбуса в Мемфис я добрался до Достоевского.
Это какая-то особенная история?
Да. В первый раз я увидел Достоевского в Barnes and Noble (крупнейшая сеть книжных магазинов США, — прим. авт.). Книга стояла на стенде мировой классики, я начал читать и подумал: «Что за х**ня?» Второй раз это был роман «Братья Карамазовы», который стоял в классе, где все делают домашку. Это был мой последний день в школе в Огайо. Я взял книгу, просто начал пролистывать, как и раньше, и мне не захотелось с ней расставаться. Попросил ее у учителя безвозвратно взять с собой в Мемфис.
Иногда у меня происходит какая-то интуитивная связь с автором, и тогда я берусь за него. С Достоевским это случилось со второго раза (смеется). Мне тяжело давалась эта книга. Это был перевод Констанс Гарнетт, и, на мой взгляд, там очень сухой язык. Она хорошо перевела Чехова, но Достоевского — слишком стандартно. Примерно тогда я понял, что хочу учить русский язык.
Через Федора Михайловича ты пришел к русской литературе?
Да. Дальше был Чехов. Прочитал «Анну Каренину» Толстого, Пастернака, Сологуба. Добрался до Солженицына. Кстати, у нас в Америке его очень любят из-за того, что он антисоветчик и диссидент, но многие не знают, что, помимо этого, он не любил американский капитализм.
Какой была твоя жизнь после переезда в Мемфис?
Я продолжал много читать, играть в группе и слабо учиться. У меня были плохие оценки. После школы мне удалось поступить только в общественный университет — это что-то типа среднего специального образования в России, после которого уже легче поступать на бакалавриат. Работал в Taco Bell (международная сеть ресторанов быстрого питания адаптированной кухни текс-мекс, — прим.авт.). Моими коллегами были всякие гангстеры (смеется).
Это был какой-то плохой район?
Мемфис — это бандитский южный город, и там очень много преступности. Я был в стольких странах и местах, а самый опасный город — мой родной. Ты просто не можешь гулять ночью: тебя с огромной вероятностью ограбят или пристрелят.
В Колумбусе мои сестры ходили в школу с дочкой звезды, а тут... Короче, школа в Мемфисе находилась на окраине гетто, и это сильно контрастировало с тем, что было в Огайо. Здесь в школе был открытый обед — когда ученик мог ездить домой, чтобы поесть. Так вот, руководство школы отменило это потому, что слишком много учеников умерло в перестрелках во время обеденного перерыва.
Господи...
Да, это стремно, но, с другой стороны, я могу хвастаться, типа я из Мемфиса — опасного города, ха-ха-ха!
Ты бывал в каких-то передрягах?
Во время школы нет. Однажды я прогуливался после учебы в общественном университете. И меня окликнули: «Эй, слышь, белокожий, давай все свои деньги! У меня есть пушка!» Я как-то не поверил ему и просил показать, он начал увиливать от этого и опять стал угрожать. Тут я собрался с силами и крикнул ему: «Пшел на х**!». И в этот момент, когда я кричал, от волнения начал плакать (заливается смехом).
Да, это стремно, но, с другой стороны, я могу хвастаться, типа я из Мемфиса, опасного города!
«ЕСЛИ ТЫ НЕ УГЛУБЛЯЕШЬСЯ В КУЛЬТУРУ, ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ ЯЗЫКА»
Я не особо верю во всех этих полиглотов. Даже если ты можешь читать и изъясняться, но не углубляешься в культуру, ты не знаешь языка. Это все какие-то пустые формы и отсутствие контекста.
После общественного университета ты пошел учиться на бакалавра?
Когда поступал в университет, так сказать, на высшее образование, начала появляться дисциплина. Уже через год я был в списке лучших студентов. Там я окончил исторический факультет со специальностью русского языка. Затем уехал в Чехию и учился там, чтобы получить квалификацию преподавателя английского. Немного путешествовал по Восточной Европе. Нашел школу языков в Кыргызстане и начал работать там.
Преподавателем?
Да, обучал английскому языку. Меня привлекло то, что там были оплачиваемая стажировка 20–25 тысяч киргизских сомов и бесплатное обучение русскому языку для иностранцев. Когда я вышел на полную ставку, выходило 40 тысяч в месяц — за 15 я снимал квартиру, а на остальные комфортно жил. Пузырь водки там стоил 50 сомов на тот момент. Хватало на все.
Значительным плюсом была русскоязычная среда, и я нанимал себе русских репетиторов, чтобы улучшать язык. Тогда я читал очень много литературы на русском — иногда по 12 часов в день.
В Кыргызстане ты тоже был диковинкой, как и здесь?
Нет, там было гораздо больше иностранцев. Возможно, из-за того, что я жил в столице.
Каков был дальнейший путь?
Поступил в ОмГУ по бюджетной программе для иностранцев.
Почему именно Омск?
Ну, Достоевский был здесь. И я уже был в Москве и Питере — хотелось побывать в другом городе.
Расскажи, как ты здесь обживаешься?
Это все долгий процесс, который начался не в Омске и длится до сих пор. Естественно, первое, что ты ощущаешь, — это культурный шок. В любой стране, где ты отрезан от своей культуры, понимаешь, насколько родной язык — это суперсила.
Раньше думал, что выучу русский, потом немецкий, французский и так далее. Потом решил, что я лучше полностью посвящу себя русскому языку. Я не особо верю во всех этих полиглотов. Даже если ты можешь читать и изъясняться, но не углубляешься в культуру, ты не знаешь языка. Это все какие-то пустые формы и отсутствие контекста. Просто использование символов и не более того. Даже изучение своего языка, не говоря уже о чужом, — это вещь, на которую уходит вся жизнь.
Обрастаешь здесь дружескими связями?
В 2019-м, как только я приехал в Омск, почти сразу появился друг — Дима Жданкин, у которого студия печати Cherdak. Он проходил мимо, когда я стоял и разговаривал с другим студентом на английском. Дима вклинился в наш разговор, и мы пошли тусить с ним дальше. Взяли пива, разговорились и по итогу подружились. Чуть позже я познакомился с Владом Третьяком (организатор концертов в Омске под брендом Breaking Gigs, — прим. авт.), который работал у Димы. Так я стал узнавать о музыкальном движе.
«НА КАКОМ-ТО КОНЦЕРТЕ МЫ ОБСУЖДАЛИ РОМАН "БЕСЫ"»
Как скоро ты начал играть здесь?
Довольно быстро. Как-то у Влада слилась группа на выступлении — он предложил нам с одним чуваком поджемить. И там меня услышала басистка Лиза Медведева, пригласила в свою с Анри Геленидзе группу Magic Tape. У Анри и Лизы уже были какие-то наработки, но вот та музыка, которую группа играет сейчас, началась после моего прихода. Мы создаем все вместе.
Люблю вашу музыку.
Спасибо, мне тоже отзывается, что мы играем. Только мне не очень нравится то, как в записи звучат ударные, но у нас было много крутых выступлений. Те самые моменты, когда полностью концентрируешься на музыке, — это огромное удовольствие.
Наш психодел во многом похож на то, что я слушал, когда жил в Америке. В Омске, кстати, произошла интересная перемена. Значительно больше тяжелой музыки стал слушать — всякий нойз-рок и хардкор.
Еще ты постепенно стал обрастать новыми коллективами и как исполнитель. В какой-то момент ты появился в составе группы «Ядовитый джем». Как это случилось?
Общался с ребятами из группы во время концертов. Мы часто играли на одних гигах. Игорь, барабанщик группы, еще и прикольный гитарист — он решил сменить амплуа внутри группы, а закрыть ударные они позвали меня.
Недавно ты выступал с Димой Крамбом и Егором Федоричевым.
С Крамбом мы давно знакомы, но живьем выступали впервые. Мы уже несколько раз собирались на студии вместе с ним и Викой из группы «Сирота» — записывали совместный материал, но были какие-то технические неполадки. Недавно записались вновь, и Дима сказал, что получилось хорошо. Я там в некоторых моментах на барабанах и клавишах одновременно играю. Ожидайте альбом проекта «Яспола»!
Знакомство с Егором у нас началось через Достоевского. Мы на каком-то концерте обсуждали роман «Бесы», который я тогда только прочитал. Потом я был на его выступлении, когда он играл с Петей Скворцовым (актер, получивший широкую известность исполнением главной роли в «Ученике» Кирилла Серебренникова, — прим. авт.). У них интересный экспериментальный звук. Петя прикрепил контактный микрофон к хай-хету и вывел его через перегруз — получался такой мощный звонкий звук. Он так забавно бегал по сцене и менял инструменты — сразу видно, что артист.
Однажды я шел куда-то по своим делам и около «вьетнамки» увидел Егора. Он рассказал, что будет выступать в ближайшее время, я спросил: «А с кем?» Он сказал: «С тобой!» С тех пор играем вместе, уже несколько выступлений было.
Расскажи о своих любимых омских музыкантах.
Так совпало, что это те, кого я впервые услышал вживую в Омске. Крамб мне всегда был интересен как музыкант: такой драйвовый нойз-рок. У него очень медленно меняется и развивается ритм. Как слушатель ты долго к этому подходишь, а когда это происходит, чувствуешь, насколько это монументально. Еще на всю структуру накладывается вот этот огромный, мощный нойз — это очень прикольно. Нравится «Печатная машина». Обожаю, как завывает Захар: это какой-то шаманизм.
Как тебе в целом омский музыкальный движ?
Мне точно не хотелось бы это как-то сравнивать: это же не баскетбол. Вся фишка искусства в том, чтобы выражать себя и доносить жизнь. Думаю, у многих в Омске это получается.
Тебе удается это делать?
В какой-то степени. Для себя мне удается выразить жизнь в музыке или стихах. Возможно, не всегда получается донести это до зрителей.
Он рассказал, что будет выступать в ближайшее время, я спросил: «А с кем?» Он сказал: «С тобой!» С тех пор играем вместе.
«ИДЕНТИЧНОСТЬ — ЭТО КАКАЯ-ТО СОЦИАЛЬНАЯ ОДЕЖДА»
Хотелось бы большего признания? Вообще, какие у тебя амбиции по поводу своего творчества?
Ну, с музыкой я просто буду всегда. Я родился в музыкальной семье и с детства играю на инструментах — для меня это очень важно. Если это выстрелит, то будет прикольно; нет, то я и не расстроюсь.
А с литературой как?
Аналогично. Я как-то слабо пытаюсь донести свои прозу и стихи до публики. У меня есть два русскоязычных рассказа — один должны были опубликовать, но потом это сошло на нет, и я больше не пытался. Так же — со стихами-верлибрами: не особо понимаю, как это можно распространять.
Вообще, если у тебя есть цель стать известным, наверное, ты тупой. Подобные люди смотрят на искусство как на достижение какого-то результата, не углубляясь и не замечая процесса его создания. Невозможно в чем-то шарить, не уделяя внимания процессу творчества. Они просто хотят славы и влияния.
Мне важно находиться в процессе. Так же у меня и с наукой: мне хочется постоянно быть в дискурсе. Поэтому я сейчас поступил на вторую магистратуру в ОмГУ и, возможно, доберусь до аспирантуры.
Тяжело писать на русском языке?
Да. Я долго работаю над текстом. Постоянно оттачиваю свое мастерство, шлифую, думаю о том, как будут работать те или иные вещи. Мне очень нужен хороший русский редактор. Понимаю, что многие недостатки моего рассказа — из-за того, что я не носитель этого языка. Так у любого автора.
В устной речи все гораздо проще. Ты можешь улавливать контекст, несмотря на акцент, интонации или какую-то сумбурную формулировку: это больше эмоциональная и социальная связи. В тексте каждые слово и буква должны стоять на своем месте, чтобы это не превращалось в кашу.
Из-за чужой среды и неродной культуры у тебя были какие-то конфликтные ситуации?
Было до фига ситуаций, когда я как-то отталкивающе вел себя для других людей: это все разница культур. Но с этим невозможно ничего поделать одномоментно — только регулярная работа. Это как расстраиваться, что ты проиграл бой чемпиону мира по борьбе, посетив всего одну тренировку.
Возникает внутренняя борьба из-за таких культурных и языковых компромиссов? Может, из-за слома идентичности?
Нет. Идентичность — это не сам я; это какая-то социальная одежда. Мне гораздо важнее глубина человека. Мы как-то на концерте разговаривали с тобой про Лимонова, помнишь? Я ненавижу его! Вот эта книга «Это я — Эдичка!» — там нет Нью-Йорка. Там вообще нет США. Лимонов там только и делает, что испытывает негатив. Даже не пытается выйти из него, чтобы пересоздавать себя.
Если ты критикуешь какую-то культуру, то опираешься на свою. Русская культура не объясняет себя американскими ценностями. Мы даже можем что-то друг у друга заимствовать, но это все равно будут разные культуры. Когда ты просто переводишь слово, ты ни фига его не понимаешь. Ты должен погрузиться в культуру и мышление этого языка, чтобы приблизиться к пониманию. В этом плане я был готов. Когда я из-за какого-то культурного шока мог поддаваться негативным эмоциям, вспоминал Франца Боаса и его культурный релятивизм.
Может быть, у Лимонова есть и хорошие книги, он умный человек, но в этом романе он предстает тем, кто вообще не знает, как развивать себя в другой культуре, — это очень отталкивает. Если бы какой-то американец приехал в Россию и писал бы подобное, это тоже бы отталкивало.
Ты в Омске уже четвертый год — как думаешь, тебе удается не быть Лимоновым?
С каждым годом получается все лучше. Когда появляются друзья и какое-то душевное близкое общение, это что-то трансцендентное.
Очень грубо скажу, но для меня это как наркотик, когда что-то получается в новом мире. Такое взаимодействие с другим измерением, в котором ты вообще не был. Это жизнь с другими красками. И я бы не хотел потерять это, вернуться в Америку и просто забыть этот опыт. В идеале выстроить свою жизнь так, чтобы можно было пребывать и здесь, и там.
1654
01 Февраля 2024
Материалы по теме