Вынь солнце из колодца: 17 альбомов ноября

Бас-гитарист Всеволод Микульский, ветеран красноярской рок-сцены, игравший во множестве проектов, последние годы работает исключительно в сольном режиме. Основная единица его творчества — это стрим, в рамках которого Микульский создает свою музыку при помощи лупера, бас-гитары и гитары в режиме реального времени; на релизах вроде «Passenger» собираются уже самые сливки из вещиц, созданных в рамках таких стримов. «Пассажир» исследует рок-направление творчества музыканта — тут звучат зарисовки в пост-роковом и альтернативно-гитарном духе, с периодическими вкраплениями фанкового баса. Думается, если бы вместе с Микульским работал вокалист, могли бы получиться вполне дельные рок-песни — в чисто инструментальном виде им как будто бы не хватает какой-то финальной малости, яркой вишенки на уверенно сделанном торте, чтобы засиять всерьез.

Основатель «Корпуса 1» Андрей Руденко дает вторую жизнь своему сольному проекту Centipede — существует он уже больше десяти лет, но записей выходило совсем немного. Новый мини-альбом — своего рода новый старт; на нем Руденко прощается с ранними звуковыми экспериментами и переходит на инструментальное синтетическое звучание в духе тех же неоновых 80-х, которыми был так богат сборник «В ночной духоте». Стоит сделать поправку на то, что здешним трем композициям все-таки меньше свойственно откровенно-ностальгическое настроение, игравшее важную роль на сборнике. Руденко скорее вдумчиво исследует возможности и устройство этого звучания, нежели умиляется его способности работать триггером для воспоминаний и фантазий о воображаемом утопическом прошлом. Это, впрочем, совсем не значит, что ему не свойственно стремление к красоте и эмоциональности — в «Echo After Echo» мрачноватый синтетический пульс сбалансирован довольно проникновенной фортепианной линией, а заключительный номер «Snorkfröken’s Kiss» целиком выполнен в стилистике нежного медленного танца среди ярких мультипликационных ландшафтов. Дело не в балансе красоты и мрачности, а в чем-то более тонком — за последние годы тропа в сторону синтетической утопии 80-х благополучно превратилась в многополосное шоссе, и сложился целый базовый язык, при помощи которого можно быстренько и несложно вызвать в слушателе нужные реакции. По «How I Imagined It Would Be» слышно, что Руденко не особо склонен пользоваться самыми общими местами этого языка.

Как-то так интересно сложилось, что блэк-метал к XXI веку оказался одним из самых пластичных тяжелых жанров — совмещать свойственные ему звуковые подходы оказалось довольно удобно с целой россыпью самых разных гитарных стилей. Новокузнецкий квинтет «Зга», к примеру, заходит в блэковую вселенную со стороны нервного пост-хардкора, и сочетание получается вполне удачное. По сути, дебютный альбом группы — это всего пять песен, обрамленных двумя атмосферными инструменталками, но за это время «Зга» успевает порядком нашуметь; у них получаются мощные, напористые, размашистые песни, которые легко перескакивают с блэковской масштабной злости на поджарый хардкоровый спринт и обратно. Хорошая, уверенная заявка на будущее, в общем.

Дебютный альбом барнаульского коллектива (в очередной раз) демонстрирует, насколько для молодых музыкантов перестали иметь значение традиционные границы жанров. Им плевать, что для кого-то когда-то рэп и метал или панк и дэнс-поп могли казаться антагонистичными, не предназначенными для сведения в рамках одного и того же альбома — у них вполне нормально умещается все это сразу. Они без проблем переключаются с напористого рэп-метала на летаргический хип-хоп бит, а потом перепрыгивают от социального поп-панка к максимально ломовым танцам в формате практически группы «Демо». Все эти несколько разнонаправленные творческие поползновения склеиваются воедино изрядным зарядом здоровой злости — квинтет молодых барнаульцев совершенно не стесняется критиковать сегодняшний день на любом уровне, от персонального до государственного. Периодически из этого критического импульса вырастают настоящие размашистые эпосы, вроде ломового рок-номера «Электрический стул» или удивительной композиции «Страницы дневника на руинах империи», к финалу разрастающейся до настоящего марша под вой сирен. Не сказать, что «Граница речного вокзала» пользуется какими-то прямо беспрецедентными ингредиентами — в том, что они делают, вполне можно услышать отголоски и «Порнофильмов», и Lumen, и Нойза МС, но в то же время коктейль у них получается довольно индивидуальный. И не менее забористый.

Второй альбом соратников и коллег «Шумных и угрожающих выходок», практикующихся в сыром и лютом нойз-роке. Главной особенностью «Уберлица» казался такой тяжеловесный, опасно вихляющийся грув — они играли, словно зависая каждую секунду в шаге от тотальной катастрофы, как пьяные люди, несущие огромный сервант с посудой по самому краешку утеса высоко над бушующим в шторм морем. Главная новость их нового альбома в том, что внутренняя пружина, держащая этот механизм в постоянном напряжении, временами таки срывается — в том смысле, что музыка все-таки разваливается, переходит трудно определяемую границу между балансирующей на грани хаоса, но все же музыкой, и оседающим неопрятной кучей шумом. С точки зрения чистого саунда на «Макабрах» довольно интересно наблюдать за приключениями гитары, но в той части, где производимый ею шум должен вырастать в полноценные песни, происходит какой-то сбой — вырастает не очень. В самом базовом саунде столкновения этой гитары и этих ударных есть какое-то примитивное, подвальное удовольствие, но вылепить из этой клокочущей массы звука запоминающихся големов-песен так же ловко, как в прошлый раз, не вышло.

Название альбома сигнализирует о технологии его создания — участники томского дуэта записали эти композиции с первого дубля, в режиме импровизации, случайно наткнувшись в подвале репетиционной студии на винтажные клавишные Fender Rhodes и решив быстренько записать что-нибудь с их участием. Инструмент, известный своим фирменным ласковым звучанием, задает настроение — Ikiguys выстраивают вокруг клавишных нежные около-трип-хоповые зарисовки, приятно покачивающую музыку этакой воздушной меланхолии. Получается звуковой эквивалент акварельных рисунков — в их прозрачной, ускользающей мимолетности, быть может, не хватает какой-то вещественности, но в этом в то же время и весь смысл.

Еще один не совсем ортодоксальный взгляд на блэк, на этот раз из Барнаула. «Пожар!» заходят на блэк со стороны такого разболтанного, диссонансного, шумного, но в то же время тягуче-надрывного рока. Грубо говоря, если выключить блэковское гитарное тремоло, то останется смурной, часто будто бы засыпающий на ходу пост-хардкор, зафиксированный на полпути до превращения в слоукор. Эти не самые тривиальные под-жанровые сочетания придают музыке «Пожара!» разные любопытные оттенки. Распад и упадок — темы, блэку вполне свойственные, но «Пожар!» интересно воплощают их в самой ткани своей музыки; музыканты словно исполняют ее, из последних сил преодолевая (а иногда и не преодолевая) давление энтропии. Благодаря всему этому от альбома «Пожара!» ощутимо веет настоящей бесприютной тоской.

Расслабленный рэп-дебют, на котором молодые омичи притворяются (в основном довольно убедительно) старой школой. Так мог бы звучать рэп-альбом, записанный лет 20 назад — аккуратный неспешный бит, лиричные базовые сэмплы, нарезанные будто бы из условного советского кино, отвечающие одновременно за конвенциональную красоту и проникновенность, задумчивый флоу, меланхоличные разговоры умудренных жизнью и опытом чуваков, повидавших всякое дерьмо, и теперь делящихся накопленной уличной мудростью. Стоит, наверное, отметить, что имеющиеся на этом альбоме истории криминального опыта и жизненных советов в исполнении двадцатилетних парней воспринимаются скорее как художественная дань жанровым традициям, нежели как автобиографические рассказы о реально прожитом (особенно в той части, где начинается разговор о том, скольких герои песен положили). Центральный посыл, впрочем, если попробовать сфокусироваться на нем, вполне дельный — кругом бардак, в стране творится черт-те что, каждый выживает, как может, но даже в таких условиях лучше оставаться нормальным пацаном, чем скотиной.

Новые вывески для старых знакомых — бойкий бийский коллектив Mrzolin, очень нами любимый, расширил состав и теперь дебютирует под новым названием. К басисту Артему и поющей барабанщице Регине присоединилась гитаристка и вокалистка Ангелина, и втроем они заиграли этакий прыгучий прог-панк о самом наболевшем, одновременно пузыристо-бодрую и заковыристо устроенную музыку, в которой два звонких и обаятельно-непричесанных девичьих голоса от всей души орут о том, с чем приходится бороться. Об одиночестве, о неуверенности, о проблемах с родителями («Хотели девчонку, получили жабенку», как неотразимо сформулировано в, пожалуй, одной из самых доходчивых песен про семейные конфликты), всяком таком — и все эти понятные каждому проблемы отправляются прямо в космос при помощи реактивного и живого звука, смешивающего в одну кучу рок-н-ролл, панк, нойз-рок, наследие riot-grrrl групп и какое-то очень подкупающее, почти детское обаяние. «Жабий камень» делают панк с открытым забралом, кому-то, возможно, кажущийся слишком наивным — но в том, как трио несет эту свою наивность и незащищенность, как превращает их в способ поговорить (и поорать) о самом важном, есть что-то по-настоящему бесстрашное и героическое. Важный плюс и в том, что получается не только энергично, обаятельно и проникновенно, но и временами без дураков смешно, как во второй половине заключительного номера «Красовка», где перечисляются разбитые героиней песни мужские сердца. В общем, «Жабий камень» ищут в панке какую-то свою, особую интонацию, немного смешную и отчасти мультяшную, но абсолютно искреннюю и мало на кого похожую. Это важное стремление, в котором группу можно только поддержать. «Скачу без оглядки, скачу упрямо», — так завершают песню о проблемах с родителями Регина и Ангелина, и ужасно хочется пожелать им продолжать скакать как можно дольше.

«Мне не стыдно, что пишу я, как Иисус» — нормальное заявление для рэпера новой школы, не очень важно даже, что это, ну, не то, чтобы правда. Да, в этом обзоре у нас как будто представлены сразу две стороны омского хип-хопа — если ребята из «Ниже андеграунда» ориентируются на старую школу, то их коллеги из объединения Values Gang скорее следуют за школой новой. Новый альбом их участника Stnx (в миру Ивана Толчева) — это трэп-басы, поп-синтезаторы, как из музыки для аниме, бесконечный автотьюн на вокале, много разговоров о наркотиках и о личном. Интересно изучать разные подходы — если у «Ниже андеграунда» основная интонация скорее соответствует такому серьезному разговору по душам, то Stnx стремится в сторону такой психоделической вечеринки в клубе. Впрочем, стоит отметить, что на этой вечеринке вполне присутствует не только приход, но и отходняк тоже.

К вынесенному в заголовок собственного дебютного альбома призыву красноярский квартет относится максимально серьезно. Альбом «Make Thrash Not Love» звучит так, словно его могли записать где-то в 1990-м — тут шарашит ломовой, предельно олдскульный трэш, который даже к содержанию песен подходит максимально старомодно: часть вещей тут, по старой жанровой традиции, известной еще со времен становления рок-н-ролла и рэпа, рассказывает о самом опыте получения удовольствия от прослушивания самой музыки в нужном жанре, а в остальных рассказываются истории, держащиеся на отходящем в прошлое принципе «Кто не с нами, тот против нас». К некоторым шероховатостям лирики сегодня могут быть вопросы, но вот играют «Вротмненоги» отлично, стремительно, напористо, с приятным ломовым грувом и здоровски откалиброванной в плане баланса мелодичности и техничности соло-гитарой.

Кемеровскому проекту The Old Elephants Road («Дорога старых слонов» — название связано с историей о том, что слоны, предчувствуя скорый конец, сами уходят умирать в специально отведенное для этого место, по одной и той же тропе) уже семь лет, но выпускать свои записанные песни они начали только сейчас. Душой они, впрочем, прикипели даже к еще более раннему относительно своего появления на свет времени, а именно первой половине и середине нулевых, эпохе The White Stripes, The Hives, The Killers, Arctic Monkeys и иже с ними. На повестке дня — упругий и мелодичный гитарный рок для танцев, имеющий в виду пост-панк, блюз, Игги Попа и всякое такое. Местами «Дорогу» заносит в смежные, чуть более тяжелые воды — здесь подтянет каким-то прог-роком, там сверкнут в темноте призраки групп Placebo и Queens of the Stone Age. Кемеровчане играют уверенно и харизматично, и в живом виде, скажем, на сцене какого-нибудь приятно-небольшого клуба, этот материал вполне даст подходящую отправную точку для классного живого концерта на часок. В студийной версии же одинаково хорошо слышно и то, что The Old Elephants Road не только отличные инструменталисты, но и ловко умеют обращаться с мелодией, и то, что собственного выхода из могучей тени всех своих объединенных влияний они пока не нашли.

Предыдущий альбом омского коллектива носил запоминающееся название «Благородная гниль»; этот, чтобы не мелочиться, посвящен сразу самой смерти. Метод «Доктора» — пост-панк в его театрализовано-готической версии, по заветам Bauhaus, The Sisters of Mercy и The Birthday Party. С поправкой на то, что фронтмэн тут — не столько завывающее дитя ночи, сколько кто-то вроде зазывалы или привратника на входе в удивительный мир макабра, завлекающий нас историями из жизни его обитателей. На альбомной дистанции, впрочем, довольно быстро выясняется, что набор историй у него все-таки ограничен — «Доктор странная любовь» делают песни по принципу «нашли мрачный грув и едем на нем», и часто оказывается, что от песни к песне их грувы мало чем друг от друга отличаются. Периодически, да, вполне отличаются — например, «Пляски смерти», находящие интересную ничейную землю между Ником Кейвом и Егором Летовым, или «Злые тени», замедляющиеся до уровня страшного номера из злого цирка, или торжественно-похоронная «Жажда». Но для альбома хронометражем в час все-таки разнообразия тут маловато.

Евгений Гаврилов завершает свой эпический проект «ХХ ХХ», растянувшийся на три года. Начиная с 2018-го, он раз в месяц публиковал новый клип — финальное видео проекта появится в декабре этого года, а вместе с ним опубликуется и третья часть саундтрека. Пока вышли первая и вторая, но уже по ним слышно, что это в принципе одна большая работа, выдержанная в едином стиле — даже несмотря на то, что, по задумке проекта, каждая следующая вещь создавалась отдельно, в тот месяц, что отделял ее от публикации предыдущей. Основной звук здесь — тревожная гулкая электроника, периодически уместно прорастающая живыми инструментами (ну, или их электронной эмуляцией): около-джазовыми барабанами, стонущей виолончелью, минималистичными духовыми. Гаврилов — настоящий мастер завязки; практически каждый номер здесь выполнен в стилистике этакого вступительного тизера, намекающего на то, что все только начинается, и с созданием музыкальными средствами атмосферы гнетущей тайны музыкант справляется блестяще. Интересно и то, что такой вроде бы довольно узкий подход неожиданно ловко растягивается на полный альбомный метр — при концептуальной схожести основного приема построения композиций Гаврилов решает его достаточным количеством различных музыкальных способов, чтобы не терять слушательский интерес. Где-то тревожно гудит низкочастотный эмбиент, где-то вступает ломаный драм-н-бейсовый пульс, где-то вступает в дело что-то вроде расстроенного клавесина. Здорово, что из «ХХ ХХ» получилась действительно большая работа во всех смыслах — не только в плане масштаба задумки и периода реализации, но и в плане самого музыкального материала.

Как пройти путь от каверов в своем Instagram до контракта с Sony Music? Отвечает якутская исполнительница Анжела Жиркова, 21-летняя студентка отделения академического вокала, будущая оперная певица. Ее дебютный альбом — статный художественный фолк-поп, где-то спетый просто под гитару, где-то украшенный точечными вкраплениями аккуратной поп-электроники. Фолк у Анжелы используется в качестве не столько музыкальной, сколько содержательной краски — ее песни вдохновлены различными сказками и легендами, про русалок и мертвых невест, лис-призраков и Вальхаллу. То есть это не история про связь с духами родной земли или попытку какой-то аутентичности — скорее, это такие безобидные фантазии на разные интересные темы. В смысле в текстах Green Apelsin происходят разные удивительные и опасные события, приключения, смерти, межвидовые связи, всякое такое, но озвучивается это все музыкой предельно аккуратной, если не сказать «бесцветной» (особенно это касается попыток обращения к поп-звучанию). Сама Анжела — девушка безусловно талантливая и обаятельная, так что в тех местах, где она остается один на один с гитарой, от «Северного ветра» все-таки ощутимо поддувает чем-то всамделишным, какой-то нехитрой, но все же приятной жизнью. Будет довольно обидно, если попытки понравиться сразу всем эту жизнь из ее музыки вытеснят.

Где-то в середине нулевых было популярно словечко «фолктроника», использовавшееся для обозначения музыки, сочетающей фолковые влияния с электронной музыкой. Сургутский дуэт «Молочный шаг» занимается ровно такими же штуками — исполняет квази-фолковые песенки, часто под акустическую гитару, и подкладывают под них электронные подложки. Пять песен этого мини-альбомчика, второго для дуэта, вдохновлены бессонными ночами, поэтому получаются такие маленькие страшные сказочки для рассказа в узком уютном кругу. Электроника тут сделана предельно аккуратно — это, с одной стороны, мрачноватая, а с другой, довольно негромкая музыка, в которой электроника не столько доминирует над песнями, сколько оттеняет их, добавляет тревожного пульса, нервных скрипок и прочих инструментальных деталей.

На обложке этого альбома черная фигура в шляпе стоит на красном фоне, практически как Фредди Крюгер на стародавней афише самого первого «Кошмара на улице Вязов». Это хорошая ассоциация — новосибирский музыкант Богдан Скальский как будто и правда вдохновляется саундтреками к винтажным хоррорам и сочиняет такие же наступающие тревожной поступью синтезаторные пьесы, как у какого-нибудь Джона Карпентера. Впрочем, почему «как будто» — треки музыканта носят имена известных маньяков или заголовки вроде «Колыбель ужаса» или «Стеклянные глаза». То есть хоррор тут подразумевается не ассоциативно, а вполне буквально — и Скальскому вполне удается создать нужную гнетущую атмосферу без помощи визуального ряда.