«У меня была гитара, я в нее забивал гвозди»

Саша Маркварт о рейве на заброшенном стадионе, галерее в бомбоубежище и концерте, на который пришел лишь один человек

Программа кемеровского фестиваля «Тезисы» 2013 года, если вдруг доведется случайно наткнуться на нее в интернете, производит нешуточное впечатление и шесть лет спустя. Пять дней, четыре страны, шесть российских городов, три десятка участников, три самостоятельные программы — музыкальная, театральная и художественная — и все это в шахтерском Кемерово на базе студенческого театра. Это вообще реально?

Вполне. Как все было, рассказал Александр Маркварт — музыкант, бывший режиссер театра-студии «Встреча» и человек, имевший непосредственное отношение к появлению, множества сибирских проектов в области экспериментальной культуры, помимо «Тезисов». Загибаем пальцы — музыкальная группа «Студия неосознанной музыки», Сибирская импровизационная компания, лейбл тире музыкальное объединение «АКТ-продукт».

Из Кемерово Маркварт уехал и теперь живет на два города: Петербург и Берлин. В Германии курирует экспериментальную музыкальную площадку арт-центра Petersburg Art Space, к тому же перевез туда свое любимое детище — фестиваль «Тезисы». В этом тексте Саша вспоминает о сибирском экспериментальном андеграунде начала нулевых, рассказывает, как немногочисленной компанией единомышленников (будь то банда художника или студенческий театр) можно встряхнуть упадочный городок, а еще объясняет, с чего начинается любовь к фри-джазу и зачем Берлину русская музыкальная дичь.



Первой значимой для меня песней стала «Цыганка Сэра» Валерия Меладзе

Дед у меня был директором музыкального училища, бабушка до сих пор там работает преподавателем — естественно, меня туда засунули. Я проучился с первого по третий класс и бросил. Сознательно. Я был внуком уважаемого в этом заведении человека, и все сразу решили, что я — будущий пианист, талант, иду в консерваторию, дали самых строгих учителей. Там такая система была: тебе кладут палочку на руки, ты играешь гаммы, и если палочка падает, то играешь заново. Почему в России так много крутых пианистов и в целом классических исполнителей? Потому что их готовят, как гимнастов — задрачивают с детства. Меня быстро достало заниматься по пять часов в день. К тому же почему-то в третьем классе я очень хотел играть Мориса Равеля, но мне говорили: «Нет, Равеля ты не будешь играть, будешь играть Баха». Тогда я сказал: «Да пошли вы!» — и сбежал играть в футбол. Лет пять после этого к инструменту не подходил.


Так получилось, что первый концерт «Студии неосознанной музыки» мы именно в училище этом сыграли. Нам разрешали там репетировать, но однажды выдвинули условие: «Нам нужна современная музыка на концерте в честь 50-летия», — мы согласились. Играть решили одну наполовину импровизационную композицию, которую написали к фильму Мэн Рэя. В день выступления в зале были все мои преподаватели. Нас объявили, и тут что-то сразу пошло не так: звук был очень странный, у Жени Курскова один канал не работал. Степа Качалин тогда играл на перкуссии — у него были треугольники, шумелки всякие и под них две стойки. И вот он так лениво все стал вытаскивать, раскладывать, а мы играем уже! К тому моменту, как все вытащил, установил и проверил, мы как раз закончили — все потом подумали, что это перформанс был такой.

К музыке после училища я вернулся сам, но сперва через прослушиванье. Первой значимой для меня песней стала «Цыганка Сэра» Валерия Меладзе. Где-то в первом классе я перешел на Ace of Base, Abba и Boney M, а с диско переключился на рок, который нашел на кассетах у папы. Отец у меня играл на бас-гитаре. У него даже своя группа была в студенчестве, в 80-е — они исполняли каверы, но я об этом только позже узнал. Пару своих песен он иногда пел на пьянках — такой «Машина времени»-стайл. У нас, конечно, был проигрыватель и диски, в основном с классическим роком: 60-е, 70-е, Nazareth, Uriah Heap, Led Zeppelin. Русский рок тоже: «Кино» папа не очень любил, зато слушал «Воскресенье», «Машину времени» — что-то такое.





В балахоне с Фредди Меркьюри в Кемерово ходить было небезопасно

Моей первой большой супер-любовью стала группа Queen. Даже балахон был — не знаю, где я его нашел. Что там тогда было у всех? Nirvana, Metallica, этот чувак, который умер недавно, из The Prodigy, а я где-то на рынке нашел балахон с Фредди Меркьюри. Для Кемерово 90-х это была чума — тогда в таком ходить было небезопасно, могли и настучать.

Затем мне попался диск King Crimson, и это все изменило. Я увлекся прогрессив-роком, фри-джазом, авангардом всяким. Это же как бывает — слушаешь и думаешь: «Так, а вот этот чувак где еще играет? О, это интересно!» Я все изучал — с King Crimson же много кто записывался. Например, Кит Типпет, один из главных в Британии по фри-джазу, наряду с Эваном Паркером. Или Джимми Мьюир, перкуссионист — сумасшедшая личность. Он играл с Дереком Бейли на пластинках «Импровизационной компании», и это уже чистый импров (импровизационная музыка — Прим.Ред.) был, авангардней некуда. Когда познакомился со Степой Качалиным, то пошла более экспериментальная, мрачная тема: дарк-фолк всякий, Coil, Current 93. Помню, переписывали ночами друг у друга все, что доставали.


Прослушивание как-то само собой переросло в исполнение. Я до университета еще пять альбомов прогрессив-рока сочинил вместе с чуваком одним, позже мы со Степой начали импровизировать. У нас была достаточно радикальная импровизационная группа — мы развивали битнические и хипповские идеи. Записывались дома на магнитофон, а играли на всем подряд: на тарелках, на стиральной машине — до сих пор где-то лежат двенадцать кассетных альбомов.

Эта группа, можно сказать, переформатировалась в «СНМ», который изначально очень мало походил на «СНМ» сейчас. Женя Курсков делал какой-то ритм на компьютере, Стас Маковский играл на виолончели; состав был непонятный, и играли мы что-то непонятное. У нас были какие-то прото-композиции — у меня была гитара, я в нее забивал гвозди. Первый настоящий концерт, после выступления в училище, мы сыграли на фестивале в Юрге.





Мы сделали рейв на заброшенном стадионе в Юрге, где кроме гопников и военных больше никто не живет

Мы все познакомились в 2006 году — музыканты из Томска, Кемерово, Юрги. Юрга — это моногород в Кемеровской области с заводом «Юрмаш» и большой военной частью. Кроме гопников и военных больше никто не живет. В Юрге было место под названием «Арт-пропаганда», которое для нас очень значимым стало — настоящее место силы. Художник Олег Новиков (справа на фото — Прим.Ред.) открыл там галерею с большой коллекцией сибирского андеграунда. Помещение было бывшим бомбоубежищем, и каждую комнату там отвели под отдельный проект со своей темой. Уникальное место — я аналогов ему за Уралом не знаю.


Тогда же Новиков делал безумные фестивали — организовал, например, «Движение2006» на заброшенном стадионе в Юрге. Мы, конечно, участвовали. Накануне весь день со Степой ездили на машине на свалку городскую — вывозили с этого стадиона мусор. Вечером там монтировали супер-большой экран, а рядом бабушки продавали пирожки. Притом это был не междусобойчик для своих, а городское мероприятие, согласованное с администрацией. И вот чуваки из PSVSV ночью на стадионе в Юрге играют фьюче-поп и техно, а мы в палатке сидим виджеим. Сюр настоящий.

Олег был импульсивным — надо, и все! Но много значимых для города штук делал — например, приглашал красноярских граффитчиков расписывать стенки, когда это еще не было так популярно, как сейчас. Вокруг него сложилось сообщество местной активной молодежи, он выдернул нас из Кемерово, Глеба Успенского — из Томска. Появился сайт vovne.ru, где мы всей компанией общались, помогали друг другу. Олег сам выставлялся, например, в кемеровском Музее изобразительных искусств. В это же время стали появляться музейные ночи, другие проекты, в Томске Глеб Успенский организовал фестиваль «Кукушка» — у всех было желание что-то делать, и возможности стали появляться сами собой.




Актерский состав был безумный: половина любители, плюс один местный миллионер

Меня судьба внезапно связала с театром, несмотря на то, что театрального образования у меня никакого нет. Началось все с местного драмтеатра, где я полгода ставил свет — прекрасный опыт, никому не советую. Параллельно я учился на международных отношениях, и однажды написал музыку для спектакля университетского театра «Встреча». Мы как-то быстро там со всеми сдружились, и я перекочевал в новое место. Какое-то время продолжал совмещать занятия и работу, но учебу в итоге бросил, а в театре остался.

Изначально «Встреча» была просто студенческим театром — какую-то мультидисциплинарность привнесли именно мы (команда, которую собрал Саша и которая в итоге покинула проект вместе с ним — Прим.Ред.). Бывали концерты, но редко — зато при нас «Встреча» стала настоящим культурным центром. Театр взял курс на новую драму, мы стали делать читки разные, на некоторых я даже был режиссером, а в 2014-м поставил свой первый спектакль.


Я рано понял, что хочу чем-то творческим заниматься, и как бы ни было сложно в финансовом плане, решил пытаться делать только то, что так или иначе связано с культурной деятельностью. Не хотелось восемь часов работать в офисе, а потом вечером после работы приходить на репетицию, и там быть без сил. Все-таки к хобби и основной работе всегда разное отношение.

Всего во «Встрече» у нас было четыре театральных фестиваля. Был фестиваль студенческих театров — впервые прошел в 2009-м, был веселый и прекрасный. Когда подключился департамент культуры, сразу превратился во что-то другое. Я на этом фестивале работал техническим директором — официально нам выделили баснословную сумму, но мы этих денег, конечно, так и не увидели. Фестиваль уличных театров был идеей моих коллег Сергея и Ларисы Лапиных. Уличное искусство — оно же заточено под то, чтобы быть доступным и понятным, и люди за него не платят, просто приходят смотреть. Мы решили попробовать поместить театр в контекст уличного искусства. Фестиваль был частью программы Дня города, у нас была большая площадка — все очень хорошо прошло.

Фестиваль «ДрамоМания» посвятили новой драматургии — он проходил несколько лет, к нам приезжали драматурги разные. К примеру, польская драматург Магда Фертач, очень известная. Я как раз тогда свой первый спектакль задумал — у нас был эскиз, мы его показали Магде, она сказала: «Все круто, ставь». Актерский состав был безумный: половина любители, плюс один местный миллионер. Четвертый фестиваль был о композиторах — его приурочили к столетию Джона Кейджа и девяностолетию Дьердя Лигети. Это такой оммаж был композиторам, повлиявшим на развитие музыки XX века — мы слушали произведения, читали лекции, придумывали какие-то перформансы вокруг связанных с их творчеством концепций. К сожалению, его удалось провести лишь дважды.


Театр «Встреча» оказался уникальным случаем. Все университеты, по идее, должны проводить культурные мероприятия, а потом отчитываться о налаженных культурных связях. На это выделяются бюджеты, но в России эти деньги чаще всего просто куда-то утекают. К нам университет был очень лоялен, всегда поддерживал. Все потому, что ключевую должность занимал молодой парень, мой бывший однокурсник, который тоже любил театр — в студенческие годы у нас даже играл.

Все было возможно, пока были люди, поддерживающие наши начинания. В 2016-м в ходе слияния двух университетов поменялась управленческая верхушка, в том числе сменился ректор — должность занял технарь. Он посмотрел на нас, подумал: «Собираются тут какие-то, зачем нам это?» — и забрал помещение, а нас всех уволил. Ушли мы со скандалом — Лариса перебралась в Петербург, Сережа уехал в Китай, а я принял решение доделать свой любимый фестиваль — «Тезисы».


Сверху вниз:
- Спектакль «Абсент», 2013 год. Режиссер: Александр Маркварт. Фото: Максим Киселев.
- Концерт «СНМ» в Кемерово. Фото: Аксинья Наумова.
- Афиша выступления «СНМ» в «Арт-пропаганде». Автор: Макс Евстропов.
- Спектакль «Счастье мое». Театр «Встреча», 2012 год.







«Тезисы» мы называли нашим маленьким Берлином

«Тезисы» появились в 2010-м — тогда они назывались «Апрельские тезисы». Не было никакого плана проводить фестиваль каждый год, тогда он был поводом томских товарищей позвать. До сих пор помню те первые афиши, где написано: «Вход — 50 рублей». И как-то так все удачно прошло — люди пришли, было весело, все между собой общались. На фестивалях это важно очень — тусовка должна складываться. Я решил сделать его ежегодным. В 2012-м появились деньги на то, чтобы привезти первых гостей — университет помог. У нас выступили Йохан Бертлинг и Алексей Борисов, трио DDK (Аксель Дернер, Йонас Кохер и Жак Демьер) и проект Матса Гутсафссона Fire! Фестиваль 2013 года длился уже пять дней, а в 2014-м частично проходил в Питере.


Когда в 2016-м меня уволили из «Встречи», мы как раз активно готовили новые «Тезисы». Планировали недельный фестиваль в нескольких городах, уже договорились с иностранцами. Я, конечно, сразу всем написал: «Все, что обещал, сделать не смогу, смогу только открыть площадку и провести мероприятие, но совсем без бюджета». И они согласились приехать за свой счет!

Было, конечно, понятно, что деньги все равно потеряем, но мы решили довести дело до конца. Нашли в самом центре место — чердачное помещение бывшего завода. Там не было ничего: ни света, ни отопления, ни даже туалета. Полный трэш. Мы сами делали ремонт: сами красили, сами мастерили мебель. Нам повезло — хоть у нас и не было юридического лица, а площадка, по сути, была нелегальная, мероприятие все равно разрешили провести. Видимо понимали, что мы побесимся и сразу уедем. Фестиваль прошел очень круто, съездил потом в Томск, Новосибирск, уехал в Петербург. Мы всегда называли «Тезисы» нашим маленьким Берлином — неудивительно, что следующий фестиваль прошел именно там.


На фестивале «Тезисы» в 2015 (сверху) и 2012 (снизу) году.




На первый концерт, что я сделал в Берлине, пришел один человек

В Берлин из Петербурга я переехал почти случайно. С моим нынешним работодателем меня свел знакомый из Томска — мы с ним в «Кузне» в Петербурге когда-то устраивали индустриальные вечеринки. Он строитель, и работал на площадке Petersburg Art Space. Название арт-пространству придумала коммуна француженок-феминисток, которые там базировались до нас. Начальник в Petersburg Art Space русский — Алексей. Так сложилось, что у нас работают только русские пополам с ирландцами.


Направление экспериментальной музыки, которое я курирую, для площадки довольно новое — но мы не планируем за него держаться. Недавно вот была девушка из Польши, играла панк — очень круто выступила. В целом тут проще организовывать что-то. В Петербурге такие концерты проходят раз в неделю максимум, здесь — каждый день, и их будет не меньше пяти. Нигде больше такого нет. С другой стороны, к тебе может прийти двадцать человек, или сорок, или пять, или один — у нас был такой концерт, на который пришел только один человек, причем это был первый концерт, который я тут делал. Мы играли дуэт с Акселем Дернером — очень крутой берлинский чувак. Но он играет часто, поэтому никто на него специально не ходит. Это даже сложно назвать конкуренцией — просто куча потоков.

«Тезисы» в Берлине прошли классно и бюджетно. Я просто пригласил всех, кого мог. Приехал Таку Сугимото, очень крутой японский композитор; он, по сути, во Францию ехал, но решил заскочить к нам по пути. «Барто» мы только за свой счет привезли. Программа крутая, было ощущение фестивальной движухи — а это, по-моему, главное. Думаю, что в этом году надо продолжать. Есть идея попробовать вывезти музыкантов из России: Sine Seawave, Глеба Успенского. Если уж везти в Берлин, то что-то оригинальное, настоящую русскую дичь.