Кто-то из вас может знать Женю Иль как современную красноярскую художницу, а кто-то — как бывшую участницу группы «Лемондэй». Появившись в 2009 году в Петербурге в качестве дуэта двух сибирских девчонок, «Лемондэй» сначала стали завораживающей (и вызвавшей немало споров) вирусной историей из Youtube, а затем перешли в разряд любимиц музыкальных журналистов, которых они покорили ироничными текстами и по-настоящему мощными выступлениями.
В 2016-м группа распалась, и Женя вернулась в родное Шушенское — а пару лет спустя оказалась в Красноярске, где стала участвовать в местной культурной жизни в качестве художницы-керамистки. Оксана Будулак обсудила с Женей ее переезды и творческие трансформации, а также разницу между Красноярском и Петербургом, искусство как терапию и монстров на тарелках как отражение себя.
МЫ БЫЛИ ИЗВЕСТНЫЕ МУЗЫКАНТЫ, НО ОЧЕНЬ НИЩИЕ
Сколько времени прошло с твоего возвращения из Петербурга в Красноярск?
Я из Петербурга вернулась в 2016 году. Два года прожила в Шушенском и в 2019-м переехала в Красноярск. У меня был полный «рехаб» в деревне.
Почему ты так это называешь?
Я утомилась от питерской тусовки, хотела максимально медвежий угол. Там нет музыкантов, художников, никакой светской жизни. Просто делаешь свою работу, ложишься спать, занимаешься керамикой.
Что произошло такого, что потребовалось бежать?
Ну, это история моей депрессии. У меня часто так, что после тяжелого приступа депрессии (больше года) мне хочется делать что-то радикально другое. Я устаю от деятельности в депрессивном эпизоде. Мне хочется максимально отгородиться и дистанцироваться.
А что это была за деятельность?
Музыкантская.
Это было связано с группой «Лемондэй»?
Совершенно верно!
В 2014-м мне, по крайней мере, отсюда, казалось, что вы были очень успешными, нашли что-то свое. Вы все чаще выступали в известных местах, про вас писали известные критики, и даже в Красноярске на вас могла прийти куча людей — вот что я называю успешностью.
Это да, но это нишевая известность. Хорошо, если тебя знают в столицах регионов. В Красноярске можно дать концерт, а в Абакане черт знает, соберем мы зал или нет.
Что было бы для тебя успехом? «Коачелла»?
Не знаю, хотелось просто много работы. Чтобы были туры, хотя бы по России. Для нас ориентир — это группа Shortparis. Мы с ними очень дружили, когда жили в Питере. Они были такие: вот, мы только приехали из Новокузнецка, показывайте нам все. У них получилось много работать и выступать, я о чем-то таком мечтала.
То есть ты бросила «Лемондэй» и уехала?
У нас просто развалилась группа. В какой-то момент мы втроем поняли, что не получается продолжать. У меня пропал интерес, Юлька (Накарякова, вокалистка «Лемондэй» — прим.ред.) переехала в Москву, Антон (Покровский, барабанщик — прим.ред.) просто зарылся в работу. Последний тур мы планировали без Антона, настолько у него было много работы. Последней каплей было, что тур провалился.
ИЗ ДОСТУПНЫХ МАТЕРИАЛОВ ТОЛЬКО ГЛИНА ПОД НОГАМИ
Человек, если ему 30 лет, и он ходит на какие-то приколы типа конных тренировок — это очень странно.
Почему ты решила уехать не в Таиланд, где чилят все здравомыслящие люди, а сразу в Шушенское?
Чисто из практических соображений. Я не могла представить, где достать такую кучу денег. Мы, конечно, были известные музыканты, но все равно очень нищие.
Как прошла адаптация? Ты вышла на улицу, а знакомых баров нет.
Перед тем как уехать, я сильно замкнулась. Перестала ходить на тусовки, встречалась только с близкими друзьями. Так что одиночество в Шушенском не стало шоком для меня. Я в основном радовалась природе, погоде, тому, что солнце светит, что снег белый и его дофига. Я здесь живу в Академе (район Красноярска «Академгородок» — прим.ред.), там снег тоже чистенький. В Шушенском еще большая идиллия была, потому что это деревня.
Ты скучала по всей питерской тусне, культурной и бескультурной?
Я скучала, конечно, по друзьям, которые там остались. Но это все. Мне даже не хочется туда возвращаться. До сих пор.
Ты стала деревенским жителем, или столичные замашки сохранились? Не хватало латте по утрам?
Да, замашки остались. Фаза уединения прошла, и я начала страдать, что нет людей, близких по духу и образованию. У меня было мало друзей моего возраста, я дружила с детьми. Занималась лыжами вместе с детьми, конным спортом — там тоже были дети.
А где были все остальные?
Взрослые? Человек, если ему 30 лет, и он ходит на какие-то приколы типа конных тренировок — это очень странно. Для людей в селах это просто нетипичный досуг, к сожалению. Они редко делают что-то, чтобы получать удовольствие от жизни. Это, возможно, проявляется мой столичный снобизм, о котором ты говорила, но здесь как — если ты женщина, и тебе 30, у тебя уже двое детей, и ты посвящена дому и детям.
Ты встречала людей, похожих на тебя?
У меня была такая подруга в Шушенском. Она преподавала английский в техникуме. Младше меня, крутая девчонка, с похожими на мои замашками. И было весело. Потом она засобиралась в Красноярск. И я тоже засобиралась в Красноярск.
Зачем?
Я тогда занималась керамикой и думала, что будет больше публики, будет доступ к знаниям и материалы будет попроще добывать. Из доступных материалов там только глина под ногами. Я тогда училась у женщины-гончара настоящей. У них вся семья занимается керамикой, они работают с местными материалами, чтобы керамика была по возможности максимально аутентичной. Потребности работать с современными материалами у них не было. Все производство заточено под местную глину и глазури, с которыми они работают. А это определенные температуры, низкие. Если хочешь повыше, нужна специальная печь. Мне хотелось уже работать с разными глазурями, с другой глиной, хотелось развиваться как керамистке.
В городе тебе нужны были люди и печи. Как повлиял переезд в Красноярск? Что открылось заново?
Я приехала в начале лета зарабатывать на поездку в Грузию. А потом вернулась и попала на керамический симпозиум в Художественном институте. Это был классный толчок. Там, конечно, все было суперакадемично, и странно, что они меня, самородка из села, взяли. Я там познакомилась с Красновыми (художники Александр и Елена, известные в городе керамисты — прим.ред.) и керамистами из разных городов. Было интересно. Самое классное — я познакомилась с тусовкой на «Пушке».
Чем Красноярск отличается от Питера? В чем он хуже или лучше?
Сложный вопрос. Я в принципе не сравниваю города. Красноярск я люблю, он классный, он на горах. Люблю ландшафты. Я сразу начала жить в Академе, а там лес, как в Шушенском. Мне кажется, что Академ — самое комфортное место.
Ты считаешь Красноярск провинциальным?
А шо такое провинциальный? Мне в принципе не нравится этот лейбл. Ну, вот у нас есть такое — зачем его сравнивать с центром? За время моего отделения от общества мне стали близки идеи сибирского сепаратизма. Я думала о том, почему люди комплексуют по поводу нестоличности. Люди удивляются, что я вернулась из Петербурга и вот что-то делаю, еще и счастлива при этом.
То есть, ты не жалеешь, что ты уехала из Питера?
Нет, конечно. Жалеть вообще стремно.
Я переехала в Красноярск — о, тут тоже есть старые дома. Но вот их раз-два-три-четыре-пять, и ты их всех обошел.
Кажется, будто ты уезжала в Питер как все, в каком-то общем порыве — за лучшей жизнью, культурой и Эрмитажем.
Примерно так (смеется). У меня с детства была тоска — всегда хотелось пожить в городе, где есть история, архитектура. В Шушенском понятно — есть эта история с Лениным, но она одна. А когда ты идешь по улице, а тут жил Пушкин, тут жил Гоголь... Я обожала старые дома. И когда я переехала в Красноярск — о, тут тоже есть старые дома. Но вот их раз-два-три-четыре-пять, и ты их всех обошел. А там ты в заповеднике старых домов. И это очень сильно притягивало. В Петербурге эстетика дается тебе просто так — на, бери ее, вот она лежит. А чтобы почувствовать красоту в Красноярске, нужно сделать над собой усилие. Нужно больше осознавать.
Красноярск с Питером не сравнить, он больше похож на всю остальную Россию. Красот таких средовых тут нет.
Они есть. Город с ними борется, но они есть. Где-то сохраняются архитектурные ансамбли. Плюс ты развиваешься и свою способность любить тоже развиваешь. Для меня пара последних лет моей жизни прошли под знаком научить себя любить капром. Это так называется лужковский стиль. Сначала я плевалась, потом узнала, что есть такой термин, есть история с исследованием стиля. Начала интересоваться, смотреть; у меня уже получается испытывать удовольствие от капромских зданий.
ОБЪЕКТЫ И ИНСТАЛЛЯЦИИ НИ ФИГА НЕ ПРОДАШЬ
Хотела спросить тебя про эволюцию не урбанистическую, а художественную. В Петербурге ты нашла себя как музыканта, а тут начала тарелки делать. Как произошел переход — тебе не было стремно? И почему керамика?
Мне всегда этого хотелось. Почему керамика — это черт знает.
Ну вот представим музыканта (хотела сравнить тебя с Яном Кертисом, но не буду), и вот он приезжает в деревню и говорит — кру́жки!
В общем, короче, когда ты занимаешься музыкой — это что-то максимально нематериальное. Да, мы записали альбом, но он существует в цифровом виде. Да, мы отыгрываем концерты, получаем общение, выкладываемся, но концерт заканчивается, и ты снова думаешь — а чего, где я вообще? Есть ли какой-то след от меня в этой жизни? Хотелось делать что-то такое максимально материальное, и керамика отвечала этому запросу.
Так ты еще и руками это делаешь, стимулируешь полушария одновременно. Но вопрос еще про принцип творчества: там ты была в команде, а здесь — соло. Как это?
Да, к концу петербургской жизни хотелось делать что-то мое. Чтобы не зависеть никак от коллег.
Не хотелось спорить, или хотелось, чтобы была только твоя фамилия?
Мммм, спорить. Я в группе переживала на первом этапе, что нет моей фамилии. Она как бы есть, но ее нет. Но сейчас это не имеет значения. Я просто устала, что чтобы что-то сделать, нужно согласовать с двумя людьми, как минимум. Было сложно организовать даже репетицию. Это было максимально травматично.
Как ты организовала свой собственный процесс с нуля? Пошла учиться керамике?
Это произошло случайно. Мы ехали с лыжниками на соревнования, и я с девчонкой, с которой дружила, делились фантазиями. И сказала — мечтаю о керамике. Перед нами сидела женщина, она обернулась: «Женя, есть у нас в Шушенском такая женщина, вот тебе ее контакт, давай». Ну и все, я ей позвонила и начала учиться.
А в Красноярске как? У тебя здесь своя мастерская?
Поняла, что удобнее делать дома — лепить, расписывать вот это все. А потом отвозить в мастерскую на обжиг. Но вообще я уже ушла из керамики.
Когда ты занимаешься музыкой — это что-то максимально нематериальное.
Да, твои последние работы — это пэтчворк, большие ландшафтные объекты и женские феминные практики. Расскажи, как ты пришла к такому?
Мне изначально хотелось делать что-то такое. Это та сфера искусства, которая цепляла меня больше всего.
С картиной проще — нарисовал, продал. А как продать нарисованное на земле песком?
Ну, блин, да… Я совершенно не умею мыслить в эту сторону, увы. С керамикой было проще в этом плане. Объекты, инсталляции ни фига не продашь, но для меня это максимально удобный и комфортный способ самовыражения.
Твои монстры с тарелок — они странные, все время в каких-то цветочных полях и райских кущах. Что это за мир такой?
Наверное, потому что монстра ты осознаешь как себя, и поэтому чувствуешь отчужденность от общества. Самое травматичное, что бывает — это столкновение с другими людьми. И, помещая его в волшебный сад, ты как будто создаешь ему классную среду, понимаешь, что с ним все нормально. С ним можно жить и его можно любить.
Получается, что это такая терапия?
Я делала это все интуитивно, но, когда период монстров закончился, я поняла, что это была терапевтическая практика. Так или иначе, такой эффект она произвела.
Цветы экзотические, монстры тоже неординарные. Это все фантастика или это какие-то реальные цветы?
Мне всегда нравилась тема, будто любой параллельный мир с чудовищами и чудовищными цветами может существовать в объективной реальности. И иногда я полностью транслирую картинки из этого мира, а иногда эти миры наслаиваются. То, что персонажи ни на кого не похожи, и при желании можно их рассматривать как отталкивающих — это не значит, что они плохие и их стоит бояться, они просто другие.
Какой период наступил после монстров?
Сейчас у меня большой план делать ковер. Вообще весь год я училась плести ковры, вязать, в общем, занималась текстильными штуками.
А вязать не скучно?
Нет, я сейчас работу нашла, и стало, наоборот, сложно себя усадить.
Как ты зарабатываешь? Искусством?
Я вот устроилась на работу, давно так не делала. Сейчас у меня главная идея — в принципе научиться зарабатывать. В Питере были концерты, какие-никакие деньги перепадали. Здесь примерно то же самое, но поменьше денег. Что-то продаю, но редко, в основном это какие-то случайные заработки. Просто раньше мне помогал отец — платил за жилье. Где бы я ни была, при папиной помощи у меня получалось снимать квартиру, а дальше сама крутилась.
Ты сейчас работаешь в «Свалке», как тебе?
Мне нравится, потому что это физическая работа. Что ты своими руками что-то создаешь. Там нужно все время наводить порядок, чтобы одежда висела на своих местах, чтобы не скапливалась пыль. Нужно помогать людям найти что-то. Бывает так, что некогда посидеть. Это тяжело, но интересно. Когда ты продавец обычного магазина, ты просто сидишь за кассой и скучаешь. А тут ты все время занята и чувствуешь свою нужность.
У тебя есть желание уехать?
Меня не устраивает в Красноярске только климат. Мне бы хотелось жить в более теплом месте. Даже до всех прошлогодних событий было желание уехать в Тбилиси с друзьями. И получилось, что друзья уже отъехали туда, а я здесь сижу. Не знаю, противно делать что-то, когда тебя вынуждают. Прикольно, если бы я переехала до февраля, это как будто было бы мое решение. Ну, и до сих пор стоит финансовый вопрос. И я понимаю, что не могу себе этого позволить. Помечтать, конечно, можно, но лучше делать то, что делаешь сейчас.
Сейчас у меня большие планы делать ковер.
1083
17 Февраля 2023