Участников группы «Шумные и угрожающие выходки» непросто застать в родном городе вдвоем. Четыре года назад Егор Древлянин и Саня Торнадо променяли оседлую жизнь на туры и археологические раскопки, а когда они оказываются в Москве, то наводят в ней новый сибирский порядок с соратниками по музыкальной сцене. Андрей Руденко подловил группу в Омске на старте очередного тура по стране и успел обсудить с ними сразу многое — поэзию, музыку, слушателей и новые творческие и репутационные достижения коллектива.
САНЯ ТРЕБУЕТ, ЧТОБЫ ГОЛОС НЕ СЛЫШНО БЫЛО, ЕГО ЭТО СБИВАЕТ
«Я раньше думал, что трудно собрать группу, потому что всем охота занимать лидирующую роль и плясать с микрофоном. В итоге оказалось, что большинству людей, наоборот, нравится е**шить нормальную музыку, а не кривляться лишний раз. В этом плане мне с музыкантами удобно: они занимаются о*****ым делом, а я получаю свои тысячи девственниц после концертов, мировую славу и брендирование собственного е****ника».
Расскажите, кто чем и в каких группах сейчас занимается?
Егор: «Шумные и угрожающие выходки» — продюсер, менеджер, директор, вокалист. «Убийцы» «Убийцы» — промоутер, вокалист. «Сукин сын» — вокалист. Pokoynichek — сам музыку пишу.
Это бывший «Удар по гробу»?
Егор: Да, я эту группу [вконтакте] тысячу раз переименовывал, все подряд было. Это уже чисто музыкальный проект. Пишу в GarageBand на Iphone, удобно играть на разогреве у самого себя. Ну и все, четыре группы.
Саня?
Саня: «Шумные и угрожающие» — барабаны, «Уберлицо» — барабаны, «Сукин сын» — гитара.
Егор, презентацию твоего сборника стихов «Одиночество в Сибири» я увидел в таком ключе: участник исключительно заметной в масштабе страны омской группы презентует свои стихи в лофтовой лапшичной, кругом молодежь в мерче от локальных артистов в самом широком смысле слова «артист». Есть ощущение, что мы наконец-то синхронизировались в культурно-событийном плане с западом, со столицами, и support your local — не надуманный слоган в наших условиях. Ты как-то сам успел отрефлексировать это происшествие?
Егор: Здорово, что растет [моя] вовлеченность во всю эту сферу. Что уже не какие-то кряхтелки-перделки, а реализуешься как творческий человек. Я просто изначально начал всем этим заниматься, потому что стремно быть поэтом в наше время. Неохота, чтобы пи*****ом обзывали лишний раз. Находишь людей, эксплуатируешь — они играют музыку, а ты свои стишата пихаешь, учишься артистировать, с микрофоном работать, с публикой. А теперь, когда вес какой-то набрал, можно и стихи без музыки презентовать.
И здорово, что благодаря Диме Гусеву (основатель рэп-группы «Бухенвальд Флава» и издательства «Подснежник» — Прим.Ред.) и в Сибири сейчас такое происходит. Человек из музыкальной сферы пришел во все это, набрал связей и начал заниматься тем, что ему действительно интересно. Перехватил, конечно, какие-то европейские тенденции, у нас же толком не было такого. Ну, «Говорит поэт», «Высь» — крутые тусовки, но немного посторонние музыкальной сцене. А мы пытаемся и с художниками объединяться — художников, музыкантов вытаскиваем, поэтические тусовки коллаборационируются с музыкальными. Круто.
Музыканты нормально относятся к тому, что ты их, как ты сказал, эксплуатируешь ради своих интересов?
Егор: Я раньше думал, что трудно собрать группу, потому что всем охота занимать лидирующую роль и плясать с микрофоном. В итоге оказалось, что большинству людей, наоборот, нравится е**шить нормальную музыку, а не кривляться лишний раз. В этом плане мне с музыкантами удобно: они занимаются о*****ым делом, а я получаю свои тысячи девственниц после концертов, мировую славу и брендирование собственного е****ника.
Сборник частично состоит из текстов песен «Выходок» и «Сукина сына», но они порезаны местами — чтобы удобно было верстать или там редактура особая?
Егор: Я вообще прислал Диме Гусеву буквально все, что нашел в своих черновиках и записных книжках лет с 16 и до лета 2020 года. В августе я скомпоновал все это в один документ — около 130 текстов, все тексты «Сукина сына», все «Выходки», все наброски, зарисовки. Он уже начал что-то резать, выбрасывать, предлагать переделать. С музыкальной сценой начала рушиться поэтическая, а тут человек меня вернул к этому, и я начал работать со своими текстами. [В группах] мне никто не говорит, мол, давай, Егор, в этой песне «Сукина сына» такое-то слово поменяем на такое. Они свою музыку играют, им безразлично, что я там кряхчу. Саня вот требует, чтобы мой голос на сцене вообще не было слышно, его это только сбивает. А тут, наоборот, кто-то впервые начал какие-то правки вносить, говорить, где как лучше сказать. Это уже не песня, это стих, он должен по-другому восприниматься.
На презентации сборника ты сопровождал каждый стих короткой вводной, чтобы пояснять, что к чему. Ты испытываешь необходимость в авторском комментарии? Почему это нельзя просто отдать публике на интерпретацию?
Егор: Трудно все выразить стихом, чтобы все поняли. А чтобы каждый понял свое — тоже неохота. Херню потом придумывают себе. Как тот чувак, который «Над пропастью во ржи» прочитал, пошел и волосатого убил.
Саня: (смеется)
Егор: Армянина из «Битлз». Лучше им сказать, что вот здесь никого убивать не надо...
Саня: (смеется громче)
Егор: ...здесь типа стих про то, что надо с помойки кушать. Допустим, так. Вот такая проблема творца. От несовершенства все.
ПРОСТО МНЕ БЫЛО СКУЧНО ДОМА СИДЕТЬ
Про «Чемодан Друскина». Это ваш ранний проект с одной единственной песней Сани про тыквенный день.
Егор: Ну нет, две ипишки. Когда мы в 2016 году начали заниматься музыкой, мы ходили на гиги с друзьями, никого там не знали. Нам тоже захотелось что-то поделать, чтобы не скучно было выпивать, когда прогуливаешь учебу в библиотечном техникуме. Саня пришел после какой-то попойки с идеей сочинять гастрономический хип-хоп. Придумал «Тыквенный день», я записал свой куплет. Записали ипишку «Антология грусти» — четыре грустных песни. Все первые куплеты — Саня, вторые — я. И потом еще вторую ипишку записали, когда вот только «Поминки» (концертная площадка и репетиционная база, существовавшая с осени 2018 по лето 2019 года — Прим.Ред.) начинались. Просто мне было тогда скучно дома сидеть, а Саня в «Поминках» жил. Я ему написал: «Давай я сейчас приду, запишем альбом». Я накидал минуса, Саня — четыре текста. Я дописал свои тут же. Ну и так за ночь мы записали ипиху, свели и выложили в сеть. Вот такой рэп-проект, раз в три года.
И насчет названия. Под Друскиным имеется в виду Яков Друскин, который вытащил рукописи Хармса, вынеся их в чемодане из питерского дома писателя в годы блокады?
Егор: Да.
Как вы выбирали название?
Егор: Мне кажется, там какая-то доля от «Шляпы Шаляпина» (проект участников группы «Макулатура» — Прим.Ред.). Мы в то время слушали всех этих уродов, которые теперь наши друзья. Из «Макулатуры», кстати, так ни с кем и не познакомились.
Саня: Я с Костей Сперанским познакомился году в 2016-м. Ну, он просто у клуба стоял, я поздоровался.
Егор: Ни разу никого из них вживую не видел.
Саня: Да они скучные.
Егор: Ну, а что с них взять, старые уже.
Саня: Я подписался на Telegram-канал Сперанского, он там такие скучные вещи говорит.
Егор: Ну вот да, «Шляпа Шаляпина» — «Чемодан Друскина». Но, конечно, в первую очередь на Хармса хотелось указать, чем на Сперанского (смеются).
Почему Хармс?
Егор: Я читать по нему учился. Самая дебильная книжка, которая стояла у нас на книжной полке дома. Там такое ужасное оформление было, от издательства «Глагол», в девяностые еще журнал выпускало, великолепный просто. Потом читал у них Лимонова, Соколова... Там такая обложка была угарная — рожа Хармса, и в нее гвозди вбиты. Ну, и сразу заинтересовался.
И там не только детские стихи были?
Егор: Там вообще не детские были. Там и про женские соки что-то было. Половину этого сборника вообще составляли анекдоты, приписанные Хармсу в 50-60-х годах. Короче, я его в детстве полюбил. Ну, и вообще, уважение всем этим чувакам: обэриутам, футуристам, проходимцам.
Тоже было намерение поиграться с языком, когда вы все это начинали?
Егор: Ну да, нормально поигрались.
Как после этого получилось такое прямое, без сложных культурных отсылок, название «Шумные и угрожающие выходки»?
Егор: Это мы в интернете нашли. На викисловари заходишь, смотришь всякие дебильные русские слова, архаизмы. У нас есть альбом «Непонятки», названия песен с которого, мне кажется, очень трудно перевести на английский язык: «непонятки», «отсыпной», «балдеж» — им нет аналогов, они такие просторечные, низкого стиля. Русский язык — самое нормальное, что есть из русского, я думаю. И когда я лазил по викисловарям, смотрел всякие слова типа «буйство» — это слово, смысл которого объясняется как «шумные и угрожающие выходки». У нас было несколько вариантов, типа «самоуправство, связанное с насилием»...
Саня: Они, кстати, написаны все за головой чувака, если посмотреть на аватарку нашей группы.
Егор: «Выходка — неожиданный или противоречащий нормам поступок». У нас был такой шорт-лист из объяснений разных диковинных слов, архаичных немножко. И путем отметания пришли к «Шумным и угрожающим выходкам». Самое лаконичное, не слишком вырвиглазное, чтобы не какие-нибудь там «Кобыла и трупоглазые жабы, искавшие поутру цезию и всякую з***пу».
Рамки были заданы изначально по какой-то злости и агрессии?
Егор: Нет, мне кажется, больше по продолжению [традиции] дебильности названий омского андеграунда. Я был в восторге от названий «Гиганская мразь», «Сводный брат участковый», «Сверхнож», «Футболка с тремя волками». Ну абсолютно дебильные названия.
Саня: «Автожир» опять же.
КРУТО СПЕЛИСЬ, ЕЩЕ КОГДА В ПСИХУШКЕ ПОЗНАКОМИЛИСЬ
«Да. Нас трое в группе: я, Саня и ноутбук. И ноутбук — это тот участник, который никогда не слажает. Он всегда играет одно и то же, и мы просто ориентируемся на него, и все получается. Не на друг друга, а на бездушную машину математическую, которая все делает точно, точно, точно. И все, Саня выходит на сцену, не слышит мой голос, играет, слушает музыку. Я тоже слушаю музыку. На самом деле я пробовал без Сани выступать кучу раз, когда с "Ударом по гробу" катался. Без того драйва, который ударник заряжает, очень трудно то же самое сделать».
Вы друг друга не видите месяцами, не репетируете. На чем строится ваше взаимодействие на сцене?
Саня: «Вы не видите друг друга месяцами. Что вы хотите сказать друг другу?»
Егор: Надо было начать интервью со мной. Типа: «Давно не видел Сашу?» — «Да, давно!» — «У нас для тебя сюрприз! Саша!». И Саня такой заходит — вау! Обнимаемся, плачем. «Жди меня».
Саня: Подожди, а о чем там вопрос был?
Егор: Да мы вообще не репетируем. Когда записываем альбом, тогда прогоняем песни вместе. Каждый просто свое дело делает, по-своему выкладывается и привносит свое. Мы друг друга ни в чем не ограничиваем в этом плане. А люди мы такие, одного поля ягоды. Очень круто спелись, еще когда в психушке познакомились. И я не сомневаюсь, что Саня все сделает з****сь. Он может послушать минус, потом придет на концерт и сыграет так, как захочет, а на следующем концерте может по-другому ту же песню сыграть, и тоже будет великолепно. И поэтому нам постоянные репетиции не нужны. Очень круто провели пару лет знакомства, наработали много практик, потом работали вместе, жили вместе, турили вместе, все делали вместе, и нам уже не надо видеться чаще, чем раз в полгода, чтобы что-то сделать.
Я, кстати, думал, что вы в библиотечном техникуме познакомились.
Саня: А это легенда.
Егор: Мы в каждом интервью по-разному говорим. Чтобы никто не знал точно.
Саня: Но это тоже легенда.
Егор: Но при этом мы действительно оба лечились в психушке, действительно оба учились в библиотечном, действительно оба ходили на футбольную секцию в детстве. Много чего было. Никто не поймет, с чего все началось.
Насчет сыгранности. Технически это так устроено: играет минус с ноутбука, ты поешь, Саня долбит.
Егор: Да. Нас трое в группе: я, Саня и ноутбук. И ноутбук — это тот участник, который никогда не слажает. Он всегда играет одно и то же, и мы просто ориентируемся на него, и все получается. Не на друг друга, а на бездушную машину математическую, которая все делает точно, точно, точно. И все, Саня выходит на сцену, не слышит мой голос, играет, слушает музыку. Я тоже слушаю музыку. На самом деле я пробовал без Сани выступать кучу раз, когда с «Ударом по гробу» катался. Без того драйва, который ударник заряжает, очень трудно то же самое сделать.
Ты разбил свой первый ноутбук в туре. Вы успели дотурить или пришлось как-то выкручиваться?
Егор: Мы на машине ехали по этим у***щным дорогам Кемеровской области. Он, видимо, где-то попрыгал, раскололся. Мы потом уже пьяные были, когда нужно было выходить на сцену.
Саня: В Томске.
Егор: В Томске, да. Третий концерт наш в истории.
Саня: Наш лучший.
Егор: Да-да. Выступали 10 минут в итоге. Пока песни скачивали 15 минут. Потом еще 10 минут искали железо, потому что купили пиво барабанщику томской группы, чтобы он дал нам железо поиграть, а он с кем-то поссорился и домой свалил вместе с железом. Еле как нашли железо, музыку скачали, 10 минут попели, и нас забанили.
Саня: Как там место называлось? Hall?
Егор: Да, Hall Bar.
И забанили по сей день?
Егор: Да. Ноутбука я тогда лишился, хороший был ноутбук по тем временам. Мне мама его купила, чтобы я в университете учился. Я там 2 месяца проучился.
Это в Иркутске было?
Егор: Да, в тринадцатом году.
Ты хотел стать педагогом, историком?
Егор: Ага.
Откуда такая интенция взялась?
Егор: Да в школе в старших классах особо ничего интересного больше не было. Историк крутой был. Самый хоть немного политизированный преподаватель, со своим мнением, интересный мужик. Семнадцатилетнему п****ку, который без отца рос, любой прикольный взрослый мужчина дико нравится. Ну, и упоролся по истории. Но быстро понял, что все это х***я собачья, и бросил.
Почему?
Егор: Ну, детей учить... Зачем оно надо. Лучше с каким-нибудь Сашей Огородниковым 16-летним напиться на горе в Красноярске, чем 16-летнему Саше Огородникову вталкивать в голову какое-то говно, написанное в учебнике государственном. С молодежью надо по-другому работать.
Саня: Это у тебя манифест такой, педагогический. Никто никогда не знал, но Егор Древлянин все это время в действительности обучал ваших детей.
Егор: Да, у меня стаж 4 года.
МНЕ НРАВИТСЯ МОГУЩЕСТВО, ЭТО КРУТО
Егор, после тура 2018 года с «Гиганской мразью» и «Сукиным сыном» Света Никулина (экс-участница омских групп «Гиганская мразь» и «Курица по-пекински» — Прим.Ред.) отзывалась о тебе как о высокоорганизованном человеке. В какой момент ты понял, что организацию своего творчества нужно взять под контроль на всех уровнях?
Егор: Это проблемы с башкой просто. Трудно кому-то столько всякой делюги доверить и ориентироваться на его слова. Типа у тебя завтра во столько-то поезд, едешь туда-то, ага, окей. Мне самому надо купить билеты, прочекать все, договориться с тем, кто встретит, где пожрать. Трудно это. Мне лучше самому все контролировать, самому за*****ся, самому все предусмотреть, все факторы, риски. В последнем туре, конечно, были моменты, когда я дико устал, злился на всех, зато все круто прошло: мы ни разу нигде не прое****сь, везде успели, все сделали. Потом, когда в Красноярск приехали, я всех довел до места нашего последнего концерта и просто пошел один тусоваться, отдохнул ото всех, отошел душой.
Можно же скинуть все заботы на менеджера и делать, что хочешь.
Егор: Это лишает тебя части прибыли. Как минимум, надо платить всяким этим уродам. Да и не могу я так. У нас только в Москве есть человек, которому я доверяю. Он суперкрутой организатор — Макс Лангастер из Sadwave. Вот ему я доверяю, он организует московские концерты «Выходок». Это удобно, но надо чтобы прям человек хороший был, который все риски учтет, чтобы потом с голой жопой не сидеть.
Это не сразу началось, как я понимаю. Была череда прое**в, типа ночевать в клубе остаться.
Егор: Ну вот типа того, да. Организатор из Курска был дебильнейший. В Иваново тоже, но я там один был. Два челябинских организатора — один раз семь человек пришло, четыре из которых играют, в другой раз никто не пришел. Тот же самый концерт в Томске, когда мы остаемся без музыки и тарелок во время сета.
Есть ли у вас проектный взгляд на вашу деятельность? То есть в духе: «Начинаем вот здесь, есть такие-то ресурсы, делаем вот это и вот это, в интервью для Makers Of Siberia называем Джона Леннона армянином из "Битлз", на промежуточных этапах получаем это, а в итоге у нас должно быть это».
Егор: Я читал кучу всякой херни типа «Как продвинуться». Я написал песню — что дальше? Надо написать контент-план, сделать посевы, всякую х***ю. Единственный раз так было с «Джохаром»: я за две недели до релиза списался со знакомыми чуваками из СМИ, договорился о публикации в The Village. А так... Надо что-то написать — ищешь фотку, как вы с Саней пиво пьете, пишешь, вставляешь фотку. Все, контент есть. Опрос запилил — за***сь. Виральные просмотры — за***сь. 20 новых подписчиков в группе — ох***но. Надо просто делать круто, и люди подтянутся.
Никакого таргета?
Егор: Нет, сейчас вкидываю. Тысячи две-три в месяц нам приносят стриминги. На рекламу я беру деньги оттуда. Эти копейки за стриминги позволяют что-то покрывать. Ну, а без рекламы тоже так себе. Одно дело — делать круто, а другое — донести. Слушатели — они тупые п****ц. До них надо достучаться: «Вот то, что тебе нравится» — «О, точно, а что это я раньше не видел». По двести раз людям на одни и те же вопросы отвечаешь, ссылки им скидываешь: «Вот пост писали об этом» — «А, точно, спасибо, прое***ся». Также и с концертами, релизами. Прошел концерт, а через неделю они пишут на стене: «Что, когда концерт?». Тупые. Поэтому лучше с рекламой запариваться, чтобы самому лишний раз не разочаровываться в людях, которые тебе деньги дают.
Егору: У тебя естественно выходит строить личный бренд в социальных сетях или был какой-то конфликт с собой? Мол, впадлу лицом торговать, но без этого артисту никак.
Егор: Не. У меня всю жизнь во «Вконтакте» стояло [в графе] «Главное в жизни» — «Честность и правда» или «Совершенствование мира». А лет пять назад я перестал себе врать и выбрал «Слава и влияние». Мне нравится могущество, это круто. Когда ты можешь решать дела, когда твое мнение учитывается людьми, которые тебе важны, ты на что-то влияешь в сферах, которые тебе интересны. Это круто. Ты можешь окружающую среду подстраивать [под себя], включая в нее свои интересы, люди на это будут ориентироваться, потому что ты не х*й с горы, а доказал делом, что ты чего-то стоишь. Ты интересный человек, у тебя есть мнение, ты тратишь время, деньги, нервы на то, чтобы участвовать в полемике по тем или иным вопросам.
КОГДА «СОЛОМЕННЫЕ ЕНОТЫ» ПРИЕЗЖАЛИ В ТЮМЕНЬ, А ИХ КАКИЕ-ТО БОМЖИ В ВАТНИКАХ ВСТРЕТИЛИ
«Если о музыке говорить, то если мои родственники с Рабочих не знают название группы, то это уже андеграунд. Не знаю, как еще мерить. Королями андеграунда называют Пашу Техника и "Кровосток", которых вся страна знает и слушает. Это как в детстве культивировался образ Сергея Шнурова: ой, он такой хулиган, алкаш. А на самом деле просто шоумен, который эксплуатирует определенный образ. И у тебя такой выбор: этот хулиган, этот слащавый, эти двое, наверное, геи, но теперь они сольно поют и, наверное, все-таки не геи».
Я, возможно, наивный вопрос задам, но мне интересно. Имеет ли слово «андеграунд» такой же вес и значимость, какие оно имело 30-40-50 лет назад?
Егор: Я думаю, это пережевывание старых материй. Типа все эти субкультуры, андеграунды, все эти понятия. EP, LP — это же для виниловых дисков придумано, а мы по этим лекалам до сих пор живем. «Андеграунд» — просто тупое пустое слово, которое все е**т, как хотят. Как и «панк». Хуже всех субкультурщики, они прям всю свою жизнь тратят на ту херню, которая к ним никак не относится. На субкультуры, которые были рождены в определенных культурных условиях, в другой стране, 50 лет назад. Тупая вычурность и жизнь по чужим лекалам. П****ц убого.
А чем ваш образ действия отличается от этих тупых лекал?
Егор: Ну, вот приезжаем мы в Москву в первый раз. Нам говорят: «Пойдем фриганить с крастерами» — «Ну, пойдем». Приезжаем на станцию «Текстильщики», там эти крастеры — у всех нашивочки, все по канону, чик-чик, кезник стоит по госту. Один присел на забор окрашенный, потом ходил ныл, что у него нашивка Distress в краске замаралась. Московские бомжи выглядят лучше, чем сибирские панки. Во все времена так было. Почитать тот же «Формейшн: история одной сцены» — когда «Соломенные еноты» приезжали в Тюмень познакомиться с чуваками в 90-х, а их какие-то бомжи в ватниках встретили. [Это и были] Апологеты сибирского панка. У нас люди одеваются в х*й пойми что. Никто не парится ни о каких традициях. (показывает на Саню) Вот панк, в шортах, в футболке, без кожанки, без нашивки — как так?
Это все понятно, это рынок. Но так или иначе. Занимаетесь ли вы малотиражным производством? Занимаетесь. 400-500 экземпляров книжки — это немного. Распространение среди ограниченного круга людей тоже есть. Все эти условия «андеграунда» соблюдаются. Но андеграунд чему-то противостоял. Чему он противостоит сейчас? Какова его задача? И где проходит линия между ним и мейнстримом?
Егор: Если о музыке говорить, то если мои родственники с Рабочих не знают название группы, то это уже андеграунд. Не знаю, как еще мерить. Королями андеграунда называют Пашу Техника и «Кровосток», которых вся страна знает и слушает. Это как в детстве культивировался образ Сергея Шнурова: ой, он такой хулиган, алкаш. А на самом деле просто шоумен, который эксплуатирует определенный образ. И у тебя такой выбор: этот хулиган, этот слащавый, эти двое, наверное, геи, но теперь они сольно поют и, наверное, все-таки не геи. Лучше без терминов, конечно. Но это же очередная клетка будет: слово — табу. Как чувствуешь, так и пишешь. Разные люди в него разные вещи вкладывают, выходит по-разному. Так-то, конечно, это общепринятое бытующее тут и там «независимое подполье», «андеграунд», «низовая инициатива» — они используются. Глаз замылен, никто за них не цепляется, не ставит на проверку соблюдение стандартов того или иного понятия.
Но это же мемы. Это очень просто обсмеять. И не очень приятно, по-моему, быть частью того, что выставляется в карикатурном свете.
Егор: Саня вообще за коммерческую музыку, металл слушает.
Тима Белорусских нравится?
Саня: Я только одну песню у него знаю.
Егор: Он Коржа слушает.
Саня: Да, у меня другой кумир: Макс Корж.
Скоро фит?
Саня: Надеюсь, надеюсь. Но он ломается пока.
МЫ ПОЭТЫ НУЛЕВЫХ
Ярик Satoruu делал музыку для «Джохара»?
Егор: Да.
И Саню на барабанах подменял?
Егор: Да. Саня спать лег — не вывез записать два альбома за одну ночь. А публиковать уже надо было, сроки горели. В ту ночь мы записывали «Уберлицо» и в 3 или 4 часа закончили.
Как развивается группа? Превращается ли она в проект вроде Nine Inch Nails, где есть одна постоянная в виде Трента Резнора, а остальные приходят и уходят?
Егор: Да нет. Обсуждаем по поводу нового релиза, что, наоборот, живого добавить [надо], чтобы Саня еще и на гитаре играл. Музыканта нового нашли, который будет перделки писать. Главное — не запись, главное — что на сцене происходит. А там у нас роли абсолютно равные. Главное, что там происходит, а не в интернете.
И для «Перестрелок с бездомным в горах» разные музыканты писали музыку?
Егор: Да. Только Саша Огородников написал две песни.
Все сибиряки?
Что такое «Новый Сибирский Порядок», какие цели у этого объединения и удается ли их достичь?
Егор: Да, вроде удается. Попробовали в прошлом году привести сибиряков в Москву на Moscow Music Week своими силами. Получилось. Заряженные ребята с Москвы, Герман и Соня, загорелись идеей того, как в Сибири дела делаются. Ну это мы так, по угару продвигали эту тему. В Москве и Питере много омичей и томичей, и мы тремся друг с другом, держимся диаспорой, и все вокруг музыки собрались. Мы пытаемся свои порядки навести в Москве, и у нас получается, и даже круче, чем у местных. Начали шутить про то, что будем учить москвичей жить в Москве. Помогаем сибирским ребятам — «Печатная машина» так бы не доехала до Москвы. Ими там заинтересовались, новые связи возникли, у пацанов новые скилы. И все это своими силами, пацаны ничего своего не потратили, в ноль вышли, все круто. «Новый Сибирский Порядок» работает. Раз в три дня нельзя выступать, надо делать передышки — вот и занимаешься мифотворчеством.
С фильмом «На север» ты реализовался как документалист.
Егор: Расшерили больше ожидаемого.
Кто?
Егор: Moloko plus, Makers of Siberia. (саркастично) «Ого, документальный фильм, ммм»...
Саня: (смеется)
Егор: «Егор Древлянин снял документальный фильм»...
Саня: (смеется сильнее)
Что вообще происходит в кадре? Что вы раскапываете и где? Кто и откуда эти люди?
Егор: Это под Пыть-Яхом месторождение укутское закрытое, [на реке] Кулунигый... Как это...
Саня: «Рыбное место». С хантыйского.
Егор: Закрытая территория. Медвежий заповедник, где добывают нефть. По пропускам все. Алкоголь запрещен — штраф 300 тысяч за одну банку пива. Сидишь в полной изоляции на болотах в лесу, до ближайшего поселения километров 50 по болотам. Сидите копаете. Екатерина Великая пришла христианизировать север. Говорит хантам: «Давай, креститесь». Они такие: «Че...». Она такая: «Н***й деревню». Ну и так все хантыйские деревни сожгла. Теперь они вымирающий народ, им дотации платят. А ты приходишь в лес, копаешь всякие разрушенные деревни, жилища находишь.
«В Москве и Питере много омичей и томичей, и мы тремся друг с другом, держимся диаспорой, и все вокруг музыки собрались. Мы пытаемся свои порядки навести в Москве, и у нас получается, и даже круче, чем у местных. Начали шутить про то, что будем учить москвичей жить в Москве. Помогаем сибирским ребятам — "Печатная машина" так бы не доехала до Москвы. Ими там заинтересовались, новые связи возникли, у пацанов новые скилы. И все это своими силами».
Почему вообще раскопки, археология? Были ли какие-то варианты, чем зарабатывать?
Егор: (Сане) Вот у тебя была другая работа?
Саня: Ну, я грузчиком подрабатывал два раза, точечно.
Егор: Крутой такой способ. Хочешь работать на югах — едешь на юга, хочешь работать на севере — едешь в тайгу. И нигде ты не привязан к локации, хочешь — работаешь, хочешь — перестаешь. Деньги нормальные платят. Бесполезная деятельность, но государство на нее огромные деньги тратит. Ну и физический труд — это клевая штука, которая дисциплинирует. Я два месяца работал в офисе...
Самая шумная и угрожающая выходка, которая была. Я смотрел [твои сторис] и не понимал, что происходит. Что тебя подтолкнуло к этому?
Егор: Здоровье не вечное. Хочется сидеть где-нибудь в Анталии, работать на московскую фирму, получать свои 100 тысяч и в х*й не дуть. Но это обязаловка, восьмичасовка, надо опыт заработать, все дела. Я там очень сильно отупел. Ну, и кочевой образ жизни мало сочетается с такой работой, на первых порах по крайней мере. Так что археология — это гибко. Оформлять ничего не надо — пришел, покопал и уехал. При этом ты как бы сотрудник Российской академии наук. Можно перед родственниками пов********ся, если столкнешься с ними где-нибудь на рынке в очереди за насваем.
Как ты вышел на этот род деятельности?
Егор: Какой-то знакомый из анархотусовки подсказал. Собрались и поехали в 2016 году.
Какое место занимает ирония и самоирония в вашей деятельности?
Егор: Никто никогда серьезно ничего не делает. Все так, для развлечения, улучшения культурного фона. И на первых порах текстов откровенных писать-то неохота, серьезных, философских. Боишься, что тебя обсмеют, если ты что-то сокровенное расскажешь — вставляешь ироничные штуки и все сводишь к шутке. Так и в «Сукине сыне», и в «Выходках». Только «Джохар» такой, более-менее.
Накопили кредит доверия?
Егор: Ну да, теперь можно поговорить о таких вещах без всяких шуточек низкого стиля.
Если говорить о всей этой блатной риторике, которая звучит обильно в твоих стихах и песнях, то планируешь ли ты продолжать петь «На ступеньку выше» и «Ножики» через 10 лет? Видишь ли ты такую Россию, в которой эти песни еще имеют место? Не меняется ли она все-таки?
Егор: Мы представители культуры нулевых, это наш язык. Скоро появится культ нулевых, и это станет еще более изысканным способом покичиться тем, что ты причислен к этой культуре. Как у нас на девяностые все фапали, с рейвовыми курточками, с полароидами, Монеточка песню про девяностые пела. А мы поэты нулевых, так что это, наоборот, будет скоро продаваемо.
Но это все равно не длится дольше условных 10-15 лет.
Егор: Ну да, в наше быстро меняющееся время это еще меньше длиться будет. Особенно с таким новым поколением тупорылым.
Окей, у вас язык нулевых, но в перспективе он станет неактуальным. Это уже сейчас происходит. Можно посмотреть на Омск и сказать, что гопоты стало значительно меньше, чем в нулевых и даже в начале десятых. И ваши песни могут остаться просто документом времени. Что потом?
Егор: Перестанут на концерты ходить — перестанем ездить по стране. Музыкой настоящей займемся.
Настоящей?
Егор: Саня металл начнет играть, я в поэзию уйду. Сейчас на это запрос есть, и мы особо никому не навязываемся, пытаемся донести до тех, для кого это актуально. Когда перестанет совсем получаться, то и х*й с ним. Ну, в Челябинск мы точно больше не поедем, они уже показали, что им это н***й не надо. Приезжайте в Екатеринбург на концерты. В Челябинск и Курск — больше ни ногой. Когда остальные города будут показывать такие же данные, то будем сокращать места пребывания. Перестанем ездить совсем. Сейчас мы растем, к пику подбираемся, и об этом рано задумываться. В любом случае у нас деятельность динамическая, ситуационная, никаких контент-планов. Если что, можно будет подстроиться и писать тексты для Тимы Белорусских.
«Никто никогда серьезно ничего не делает. Все так, для развлечения, улучшения культурного фона. И на первых порах текстов откровенных писать-то неохота, серьезных, философских. Боишься, что тебя обсмеют, если ты что-то сокровенное расскажешь — вставляешь ироничные штуки и все сводишь к шутке. Так и в "Сукине сыне", и в "Выходках". Только "Джохар" такой, более-менее».
18493
31 Мая 2021
Материалы по теме