Иркутский художник Артем Ляпин успел перепробовать много всего: кто-то вспомнит носки или скейтборд с его дизайном, а кто-то — ковры и самодельных кукол. Прошлый год выдался для художника особенно удачным: он ворвался на ярмарку молодого искусства Blazar в Москве, издал книгу художника в Швейцарии, залетел на Красноярскую биеннале, получил приглашение в Открытые студии «Винзавода». «Не художник, а красавчик!» — подытоживает Оксана Будулак, прежде чем перейти к обстоятельному разговору с «мрачным и романтичным» Артемом о том, как он пришел к такому успеху, а также о коллекционировании ковров, ожогах любви и батлах художников под присмотром Покраса Лампаса.
«ЧТО ТАКОЕ БУКОВКА “Е”? А “АРТЕМ ЛЯПИН” — УЖЕ ЧЕЛОВЕК»
— У тебя длинная биография: ты много лет учился, долго участвовал в групповых выставках, стартанул удачно. Сам ты как считаешь, в какой момент ты стал художником?
— Я думаю, что в моем проекте «Экспериментальные методы ручной печати». Это первые работы, которые я стал подписывать как «Артем Ляпин». До этого я делал безворсовые ковры без подписи. «Артем Ляпин» появился сначала в виде буковки «е». Это вообще пришло из граффити: мой никнейм был «еее». Но в коврах я делал одну буковку.
— Почему?
— Ну три сложно делать (смеется). Я их делал в самом конце, наверху. Просто, когда ты заканчиваешь ковер, тебе не хочется уже много делать, и пусть будет уже одна буковка «е»: меньше телодвижений. Когда начал печатать кружева, я понял, что это моя тема и надо делать под своим именем. Что такое буковка «е»? А «Артем Ляпин» — это уже человек.
— Расскажи о своем пути.
— Рисовать я начал с граффити в VK. Был 2013 год, мой друг вернулся из армии, и мы с ним постоянно катались на скейте и сидели вечерами в соцсети. Там была такая группа Metrostory, где был акцент на граффити в VK, тусовались такие же, как мы. Потом мне надоело рисовать в VK, и я перешел в Paint. Я рисовал скейтеров, трюки на скейтах, граффити, персонажей, которые рисуют граффити, — в общем, все, что я сам делал в обычной жизни.
Потом я выиграл конкурс скейт-бренда «Юнион», они очень известные и клевые. Занял первое место — доску с моим дизайном напечатали и продавали по всей России. В этот момент пришло осознание того, что веб-рисунки — это просто тиражирование, и за этим ничего не стоит. Мне прислали восемь скейтбордов, и я просто нажимал на ctrl-C и ctrl-V. Мне это не понравилось — я подумал, что надо заниматься чем-то другим. Рисовать классику мне не хотелось, и я тогда думал: «Как можно рисовать карандашом: это вообще такая фигня!» При этом сейчас рисую карандашом, все нормально.
Я решил, что не буду рисовать красками, а буду пластилином, чтобы понять, как устроен цвет. Я покупал самый дешевый пластилин — черный, белый, красный, синий, зеленый, желтый. Смешивал в руках. Так рисовал год, даже раз оформил пластилином кассету американского музыканта.
Я все меньше рисовал граффити и начал рисовать цветочки — часто гулял вдоль рек, пытаясь там найти формы
Я все меньше рисовал граффити и начал рисовать цветочки — часто гулял вдоль рек, пытаясь там найти формы. Потом заказал себе тафтинговый пистолет и начал делать те же самые рисунки цветов, только на коврах. Я делал пестрые цветные ковры примерно год, а в 2019-м на групповой выставке эти ковры показал. И параллельно делал бумажную аппликацию — те же цветы и формы, которые находил около реки.
А потом у меня драма маленько в жизни произошла. Я развелся с женой, и мне пришлось вернуться к родителям. По возвращении домой, где меня не было шесть лет, я обнаружил, что у меня нет дома. И так появился мой первый символ — домик. Я начал изображать домики в безворсовых коврах, а ковры я вообще начал делать, потому что попалась книга. У нас каждый сентябрь в Иркутске около стадиона «Труд» проходит книжный фестиваль, и я нашел эту книгу: «О, тоже про ковры; интересно, только ручные — буду делать».
Потом я попал в театр и стал делать кукол. Потом захотелось легкости, и я начал делать кружева, экспериментальные штуки. Для своей «персоналки» в 2022 году делал спектакль с перчаточной куклой и вампиром Василием. Он проходил на ковре с шахматной доской и восковыми фигурами-свечками, которые я сделал. Я играл в шахматы персонажем Василием, ходил этими горящими домиками. Сейчас ушел от обсессивной графики ковров в кружева, развиваю «Экспериментальные методы ручной печати», хочу большого формата.
— Театр кукол дал тебе что-то?
— Много прикладных пониманий и света. Я полтора года работал художником по свету, потом — как художник-бутафор. Потом мне перестала нравиться работа. Мне не нравилось делать «бутафорку», что-то шить, делать что-то из клейстера и палок. Но, когда тебе дают куклу, у тебя появляется конструктив, над ней поработал конструктор — это да, это мне нравилось. Любовь к куклам оттуда пришла.
«ВСЕГДА ХОЧЕТСЯ СДЕЛАТЬ ПРЕДМЕТ, ЧТОБЫ НАДЕТЬ ЕГО НА ЧЕЛОВЕКА»
— У тебя был длинный путь — носки, куклы, ковры, кружево, печатная, ручная уникальная графика. Сейчас что делаешь?
— Из последнего — кружева, проект «Экспериментальные методы текстильной печати», где я отпечатываю кружева на бумагу; уже заказал набор для цианотипии. Ручная графика еще и фото. Но фото редко, потому что всегда хочется сделать предмет, чтобы можно было надеть его на человека.
Мне нравится углубляться в технику. С коврами я много читал про историю этого искусства, потом ездил два раза в Дагестан, катался по Востоку, покупал книги, альбомы. С кружевом — та же история: я скачивал книги, в которых обучают плести, рассказывают про историю этого искусства. С фото тяжелее.
— Коклюшечное кружево, ручное окрашивание, поездки в Дагестан, где ты перенимал традиции ковроткачества, — это не неоновые вывески и живопись нейросетями. Откуда у тебя любовь к древним ручным ремеслам?
— Думаю, дело в очень глубоких корнях, с Украины, в пятом поколении. В один момент я подумал, что это важно: узнавать историю искусства и понимать, что ты делаешь. Я решил найти все тайные вещи.
— По образованию ты художник-педагог и архитектор — оно тебе помогло?
— Не сказал бы. Я там сдавал картинки, причем большинство я не сам рисовал. У меня образование смешно выпало на пик коронавируса — последние три курса я сдавал дистанционно. Мне ставили пятерки — по живописи, композиции, хотя масло я в руки не брал.
Повлияло творчество французского коллектива Moderne Jazz. Помимо граффити, они практикуют декоративно-прикладное искусство: кто-то плетет ковры, кто-то делает гобелены и маски, кто-то — мозаику и керамику. Я в 2017-м с ними познакомился и сам пришел к коврам именно тогда.
Я решил найти все тайные вещи.
— Как ты оказался в Дагестане?
— Поездка вышла смешная. Я приехал в Питер делать ковры и показывать их в концепт-сторе «Палаты» (это такой дизайнерский магазин). Моя знакомая ковроткач работала в секонд-хенде Shok Platforma. И мы обсуждали с ней Асию Борееву — есть такая московская дизайнер одежды, которая приняла ислам и уехала в Дагестан. Так вот, Асия предложила моей знакомой приехать в Дагестан и оформить столы, а меня взяли за компанию. Мы жили у нее дома, с ее мужем Магой и ребенком, оформляли пространство Flat22, чилили, тусовались. Я начал исследовать ковры, познакомился с ковроткачами и ребятами из журнала EastEast. У них есть своя фотостудия Surat Studio и еще проект с дагестанскими артефактами.
Я сильно впечатлился тем, какие люди бывают открытые. Иногда просто на улице обнимали. «Турист? В январе? Ты откуда такой?» Сразу спрашивали: «Где был? Что видел? Пойдем — я тебя накормлю». Купил свой первый ковер там. Второй раз я жил в этой фотостудии и тоже покупал ковры.
— Ты коллекционируешь ковры?
— Я собирал коллекцию — дагестанский, ингушский, чеченский и кыргызстанский ковры, а еще афганский военный ковер.
— Чем отличается военный ковер от гражданского?
— У гражданских в основном традиционные орнаменты, которые передаются из поколения в поколение. А военные ковры появились после ввода советских войск в Афганистан в 1979 году — афганцы начали делать ковры с военными орнаментами, изображением автомата Калашникова, танков, карт. Допустим, карта — там рука держит человечка, а наверху серп и молот — это рука Советского Союза сбрасывает военных в Афганистан. Или были сюжеты про вывод советских войск — там карта и войска, которые уезжают наверх по дороге. У меня был ковер с сюжетом про 11 сентября — там был орнамент, где два самолета врезаются в Башни-близнецы.
— Почему перестал коллекционировать?
— Я повесил военный ковер над рабочим столом... Чем больше я смотрел на него, тем больше впадал в депрессию. Сейчас на выставке у меня есть работы, с этим связанные, — ковры со звездочкой без рисунка. Я решил враз избавиться от всех ковров, продав все на Avito. На хороший ковер всегда найдется хороший покупатель. Было жалко, но нужно было это сделать, чтобы пойти дальше. Оставил себе только самый первый ковер.
«ВЕСНА В СИБИРИ — ЭТО МЕЖРЕБЕРНАЯ НЕВРАЛГИЯ»
— Дальше — это куда?
— Я сделал книгу — про переживание, обсессию, про то, как тяжело расцвести, но очень легко увянуть, про сибирскую зиму. Ушел в кружевную практику: кружева дают больше легкости и возможностей. Ты уже не замкнут в прямоугольнике: можешь сделать разное кружево в треугольнике, можешь плотнее сделать. При этом в технике есть история и текстиль — все, что я люблю.
— Как пришла идея сделать книгу?
— Мне предложил Огюстен (Ребете — швейцарский фотохудожник, делавший серию портретов участников сибирской арт-сцены, — прим. Makers of Siberia) еще в 2021 году, но тогда мне нечего было сказать. А тут пришла депрессия, и от нее захотелось избавиться — сразу скажу, что это благодаря Огюстену. Он появился в моей жизни, когда я находился в клетке. Мои первые работы были в прямоугольниках, очень маленьких, он увидел это и поговорил со мной, довел меня до слез. Была весна, и я не нашел ничего лучше, чем документировать погоду за окном и при этом сохранять ту обсессию: от нее быстро и не уйдешь.
Книга построена на символах холода и тепла. Это снежинка, либо черная капелька закрашенная, либо сосульки. Символ тепла — кружевные штуки и лепесточки. Я рассказываю историю весны, как она тяжело расцветает, а зима с ней борется. И это про время, которое мне вообще не нравится больше всего.
— Почему?
— Оно мне сложно дается. После затяжной зимы хочется, чтобы все быстро растаяло, но зима всегда напоминает о себе. Как будто тебе не дают вдохнуть до конца. Как это называется, когда вдыхаешь, а у тебя начинает в груди колоть, — ты не можешь сделать вдох, поэтому приходится слабо дышать?
— Межреберная невралгия?
— Вот да. Мне кажется, весна в Сибири — это межреберная невралгия. Когда хочешь вдохнуть и почувствовать первые лучи тепла, а зима гасит весну, не дает ей расцвести. В книге все развивается день за днем, а в конце приходит весна, поливает наши цветы, мы их срываем и начинаем дарить друг другу. Есть картинка, где солнце светит для людей, потом приходит первый дождь и смывает зимнюю пыль — и тогда можно сделать глубокий вдох. На последнем развороте у меня написано: «Скоро можно жить в лесном доме».
«Хотел читать про тачки, бабло и шмот, а получилось че? А получился кекс, укроп и кот»
— В твоей книге нет текста, только картинки — тем не менее каждый раз, когда кто-то ее покупает, ты устраиваешь ее читки, не только вживую, но даже по Zoom. Зачем, почему?
— Мне тяжело работать с текстом. Книга рисовалась очень быстро: я за месяц 140 страниц нарисовал, убрал 72. Теперь я читаю постранично, и получается повествование, где люди сидят перед книгой, смотрят, представляют картинки в голове. Текстом такого бы я не смог добиться, это точно. Но при этом текст в книге есть — цитаты из песен, которые приходят мне в голову в момент, когда я рисую картинку. Допустим, «Пришла и оторвала голову нам чумачечая весна» Потапа и Насти Каменских, или «Главней всего погода в доме» Ларисы Долиной, или андеграундные рэперы — красноярские и томские. На последней странице я выразил им спасибо — рэперу Mr. Victor и томичам Yayo.
— Как ты полюбил хип-хоп? Играл в баскетбол?
— Нет, я катался на скейте — с 13 лет. В окружении у меня никто не слушает такую музыку. Просто посидел в VK и попал в странные группы, на конференции, где ребята просто общаются. Даже как-то рисовал на форуме hip-hop.ru на Paint-батле. Его вели ребята из группы «Мутант Ъхвлам», давали тему, и дальше было как в хип-хоп-батле — рисуешь картинку, и судьи решают, чья лучше. Забавно, что одни из первых батлов судил Покрас Лампас. Я, когда это увидел, вообще офигел. Написал ему: «Не хочешь посудить батл?» Он ответил: «Нет, сорян, времени совсем нет».
— Покрас Лампас рисовал обложку к единственному альбому Бабангиды. Может, ты знал об этом...
— Нет, не знал. Видишь, оказалось, Покрас Лампас — тот еще типок.
— Кто тру рэпер, по-твоему?
— Думаю, Mr. Victor из Красноярска. Не знаю, насколько тебе понравится. Я диву даюсь его речитативу. У него есть интервью на YouTube в группе «Модный подкаст», там есть такая фраза: «Хотел читать про тачки, бабло и шмот, а получилось че? А получился кекс, укроп и кот», что-то такое. У него очень прикольный голос, мне сильно нравится.
Почему-то никто не исследует андеграундный хип-хоп. Есть же сибирский панк-рок. Мне кажется, это сложно исследовать: не знаю, в какие дебри интернета нужно залезть. Там очень много материала. Кому захочется слушать столько мата...
«Я ТУТ БЕЛЫЕ ДЖИНСЫ КУПИЛ — ХОЧУ НАКРАХМАЛИТЬ»
— Сибирь, Иркутск влияют на тебя?
— Думаю, да. В символах. В целом мне Сибирь нравится со своими контрастами, яркими временами года.
— Как родители относятся к тому, что ты художник?
— Смотри, какая история. Пока я работал в театре, родители такие: «Наш сын в театре работает, между прочим. Официальное трудоустройство, пенсия будет». До театра они говорили: «Мы тебя не понимаем — найди нормальную работу». Отец всерьез мне скидывал вакансии упаковщика батонов на хлебозаводе за 20 тысяч рублей, с конским графиком, где жизни нет, есть только батоны.
Про книгу они сказали, что она страшная. Причем они видят, что там ненастоящая фамилия, — я думал, будет большой вопрос, но такого разговора не было.
Последний год я пробую выживать только за счет творчества, и каким-то чудесным образом это получается. Они думали, что не получится. Когда мы разговариваем сейчас на эту тему, они говорят, мол, если получается, то занимайся.
— Где ты берешь сюжеты — в кино или депрессивных эпизодах?
— У меня и другие эпизоды бывают (смеется). Из жизни в основном. Иногда проснешься в четыре утра, видишь луну, как она светит сквозь тюль, — и все, на следующий день идешь покупать бумагу похожего цвета. Или едешь на машине, повернулся, твой взгляд на что-то упал — у тебя на сетчатке отпечаталось, как у фотоаппарата напечаталось на негатив, а потом просто это проявляешь. А иногда подсознательно — из тебя выходит, а потом уже анализируешь, откуда это. Да ты и сама видела: Сеня — это много света и любви.
Иногда проснешься в четыре утра, видишь луну, как она светит сквозь тюль, — и все, на следующий день идешь покупать бумагу похожего цвета.
— Сеня — это любовь. На выставке «Мы встретили директора воды» в Красноярске у тебя роли Енисея и Ангары исполняли куклы Сеня и Ангелина. Ты сейчас работаешь над новой персональной выставкой для московской галереи — что это будет? Продолжение истории великой любви Сени и Ангелины?
— Да, слушай, я бы их не рассматривал в паре. Но они все равно так рассматриваются как будто. Хочется сделать кружевную историю. Я продумал концепцию, что это будет завязано на любви и отпечатках, похожих на ожоги. Если печатать кружева на бумаге белизной, она оставляет «ожоги». Я провожу параллель с любовью: любовь — это круто, но она оставляет свои ожоги. Хочется сделать кружевной зал и отпечатки, в разных техниках, может, даже зафигачить свадебное платье. Сегодня начал делать снежный замок — слева два здания, потом тоннель и башенка. В моменте я подумал, что это испытание, когда ты идешь к принцессе, а она живет в отдельном здании, и вот ты встречаешь тоннель.
— Ледяной дракон будет?
— Сейчас я размышляю о каких-то таких существах. Хочется добавить химерности. В Иркутске же герб — это лев с хвостом бобра.
— Это мутант? Слышала, есть дискуссия.
— Согласно легенде, здесь был снежный барс, его добывали, и на бурятском его название звучит как «бабр». Изначально герб был в виде снежного барса, но в Москве все перепутали, и тигру добавили хвост бобра: думали, что здесь живет такое. Получилась непонятная химера. В общем, можно придумать не то чтобы дракона, но какого-то летающего персонажа, защитника принцессы.
— Крахмалить замок будешь?
— Конечно! Я все крахмалю, иначе держаться не будет.
— Как мама в школе.
— Я тут белые джинсы себе купил — вот хочу тоже накрахмалить. Я три года хожу в белых джинсах — вообще кайф.
— Видела тебя только в черном — думала, что твой стиль «тотал блэк».
— Я купил белые джинсы три года назад, и, когда сюда приезжал Огюстен, он сказал: «Чувак, я снимаю людей во всем черном, давай-ка надень что-нибудь черное», а у меня из черного только пуховик. Неделю назад я залил в свой Telegram-канал видео, где я делаю трюк на скейте, и я там в белых джинсах. Я подумал: «А чего я не ношу белые джинсы?» На следующий день поехал в секонд, купил широкие трубы, такие на рэпе, и решил специально надеть их к приезду Огюстена: пусть он думает, что я хожу только в белых джинсах. В Иркутске даже ребята говорили: «Если видишь человека в белых джинсах, это по-любому Артем Ляпин».
692
25 Января 2024
Материалы по теме