В январе 2016 года культурная жизнь города Красноярска всколыхнулась — стало известно, что Михаил Павлович Шубский, возглавлявший Музейный центр «Площадь Мира» с 1991 года, был освобожден от этой должности. Через несколько дней она всколыхнулась еще сильнее — преемницей назначили сотрудницу музея Марию Букову, выпускницу искусствоведческого из города Иланский Красноярского края, проработавшую на тот момент в музее чуть больше пяти лет. Внезапное назначение на столь значимую должность столь молодой сотрудницы долго было предметом яростного обсуждения, пока спокойная и уверенная практика директорства Марии не перевела историю из разряда потенциально скандальных во вполне будничные.
16 февраля 2023 года ситуация повторилась — теперь уже с самой Марией в роли освобождаемого от должности директора. Оксана Будулак, в одном кабинете с которой начался путь Марии в музее, встретилась с уже бывшим директором одним солнечным февральским днем, чтобы вместе окинуть взглядом эти насыщенные семь лет и попытаться понять, что произошло, как до этого докатилось и что в целом удалось сделать.
ПОШЕЛ, ДОГОВОРИЛСЯ И РАЗ! — ВОЗНИКЛО ЧУДО
Ты помнишь свой первый день в музее?
Я пришла делать выставку в подвале — это были художники из Питера. Нам эту выставку дали в Питере по большой дружбе, она вся влезла в одну папку, и мы в самолете привезли ее показывать по краю, совершенно бесплатно. Но это был неправильный первый день — я все время делала эту выставку, вешала картины на веревки, мне тогда помогал Игорь Лазарев. Вот открытие ее я помню, считаю, что именно это был мой первый день, хотя и неофициальный. Я была в роли искусствоведа и даже придумала какой-то сценарий — он был абсолютно стыдным, но мне казалcя таким оригинальным! Там был Шубский, Ковалевский (заместитель директора по проектно-исследовательской деятельности — прим.ред.), вы с Сашей (Семеновой, коллегой Марии и Оксаны, с которой они много лет проработали в одном кабинете — прим.ред.), еще какие-то люди. Сейчас это можно назвать кринжем, но тогда мне казалось: «Блин, как здорово! Я могу рассказать, как я вижу!» Хоть я и не знала, кто все эти люди, но мне казалось, что сейчас я их всех удивлю!
Кажется, ты еще раздавала нам конфеты.
Да! (смеется) Потом меня позвали в музей на работу. Я работала с тобой и Сашей в кабинете. Мы выходили в марте курить на крыльцо, и мне казалось — это невыносимо прекрасно! Все было такое белое, морозное, и ты на пороге удивительных вещей. Сейчас будет биеннале, приедут художники из разных стран, и надо будет подавать им бумажки — как здорово! Это такая честь, быть частью этой махины — ты, может, о ней далеко не все понимаешь, но вот крутые люди, которые почему-то решили быть с тобой в команде. Такие были впечатления.
Тогда у тебя была должность младшего научного сотрудника. С чего началась твоя «взрослая» работа с искусством, какой был первый кейс?
Взрослая — это Ростан Тавасиев, проект «Культурная столица» в Назарово, 2011 год. Это было так странно! Вы придумали какую-то дичь, нашли этого Ростана, сказали ему: «Давай ты будешь делать паблик-арт». Мне кажется, Ростан сам был в шоке, но он же сам как свой плюшевый утенок — не мог отказать. В музее часто бывала художница Ксюша Плисова, она нашла мне модельера Володю, который сейчас в Китае, и они вместе кроили мамонта, мы ездили покупать для него шубу. И потом в фойе мы с Ксюшей и Владимиром, международно-признанными художниками, варили каркас, набивали пенопластом, вручную шили этого мамонта. Какое-то коллективное бессознательное творчество было. Потом его нужно было везти в Назарово, и там была война с краеведческим музеем, несчастным от того, что им навязали этого мамонта. Но мы нашли на месте МЧС-ников, которые помогли его повесить. Происходила какая-то дичь, но было удивительно интересно! Было безумное чувство гордости от того, что ты принимаешь решения — ищешь МЧС-ников, разговариваешь с главой Назарово, красишь здесь и сейчас собранную для мамонта лестницу. Это было интересной задачей. Открытие я пропустила — была на крыше, фотографировала мероприятие.
Какие выводы о музее сделала после такого боевика?
Я поняла, и где-то до сих пор придерживаюсь этого принципа, хоть я уже давно не тот человек — думать о том, что будет после, нет ни шансов, ни необходимости. Вот ты сейчас делаешь и понимаешь, что за тем, что ты делаешь, стоит такое огромное количество людей и решений, что даже не надо задумываться — правильно ли ты делаешь? Оно случается. Ты сделал. Реализовал. Это дико круто и безумно весело. В какой-то момент это привлекает и других людей — назаровцы приходили, пока мы монтировали мамонта, фоткались, назначали свидания, спрашивали: «А че это?», «А зачем?». Стало понятно, что в музее происходят запредельные вещи, за гранью нормальности — но при этом это обычные практические задачи. Пошел, договорился, и раз! — возникло чудо. Из пустоты появилось что-то новое, какой-то прикол. И это круто. В совершенно обычной реальности ты можешь делать вещи, которые совершенно нереальны. И они никогда не были бы возможны, если бы здесь не собралось такое количество энергии и безумных деталек мозаики. Ты эти детали подгоняешь, и все — вот оно, нечто удивительное. Это меня до сих пор удивляет — в грустной скучной длинной жизни появляется что-то, и оно отличается от того, что люди привыкли ждать от искусства. Это не про гедонизм и не про воспитание, это дымящийся разлом. И ты думаешь: «Вот этот номер! Так можно было?»
А второе — не надо чего-то ждать и думать, правильно ты что-то делаешь или нет. Даже сейчас я не очень осознаю случившееся 16 февраля. Наверное, это защитный механизм: это не финал, не конец трагедии или комедии, это просто пауза. Это как с проектами — они не заканчиваются, они тянут за собой что-то еще. И даже если кажется, что уже нет шансов делать классные международные проекты, которые можно было делать раньше, все равно есть шанс делать что-то другое.
Сейчас будет биеннале, приедут художники из разных стран, и надо будет подавать им бумажки — как здорово!
РАЗ ДАЛИ ТАКОЙ КАРТ-БЛАНШ — ВОЗЬМУ ЕГО ДО ПОРЫ ДО ВРЕМЕНИ
К вопросу о шансах и решениях. В 2016 году, когда ты согласилась стать директором музея, пройдя огромный путь, будучи уже взрослым руководителем выставочного отдела — почему ты приняла это решение?
Честно говоря, я совершенно не понимала, как много сложностей и проблем это за собою влечет.
А как ты думала, что будет?
Я ничего не успела подумать в момент принятия решения, только одно — «надо». Ну надо и все. И почему это «надо» было надо именно мне? Ведь даже по штатной иерархии передо мной должны были быть много людей. Я подумала, что это место мне очень много дало за 5 лет. Для меня было большой травмой, что вы с Сашей ушли из музея, и я чувствовала, что должна вас не подвести. Мне кажется, что мир устроен как сообщающиеся сосуды. Если кто-то делает тебе добро, то нормально тоже сделать добро. Нормально поддержать те ценности, которые поддерживали вы. И я думала: «Пусть я одна за нас троих, но не позволю развалить музей». Потому что в 2016-м все очень боялись прихода нового человека. Шубский был директором 25 лет, и это казалось чем-то незыблемым.
Это было популярное мнение среди кого?
Общественности и коллектива. И я подумала: «Ну, хорошо, раз дали такой карт-бланш — возьму его до поры до времени». Потом они там кого-то еще поищут, и все само рассосется. Ну потому что я реально не замдиректора, обычно ведь только заместитель может претендовать. Да, был менеджерский опыт из шишек и палок. Это было абсолютно нелогичное и нетипичное решение Мироненко (тогдашней министра культуры Красноярского края — прим.ред.) — но оно позволило музею еще на 7 лет сохраниться в качестве самого крутого и культового места в городе. А что этот период дал лично мне, кроме повышенного чувства ответственности и безумной любви к своей команде, я пока не знаю.
Но что-то будет происходить и дальше — здесь остаются люди, и сейчас я понимаю Михаила Павловича и тех, кто проработал очень много и глубоко. Ты переживаешь за людей, а не за себя, за настрой, который они получают. Когда снимают руководителя — это большая встряска. Я переживаю только за состояние людей, хотя говорю себе, что все люди взрослые и должны понимать, как помочь себе и своей психике. Никакой трагедии не случилось. Случилось, как случилось. Весь музей гораздо круче, чем я одна. Вброс адреналина позволяет бежать дальше и прыгать выше.
Надо было работать в магазине «Север» в Академгородке по ночам и протирать уксусом курицу, чтобы она была свежая...
Музей — твой основной источник адреналина, и отказаться ты от него не в силах. Ты сама говорила, что до музея у тебя было было два рабочих места — одно на два месяца, второе на четыре. А тут хоба, и 12 лет на одном месте. Для девушки лет тридцати проработать 12 лет на одном месте — не совсем типичная история. Чего тебе тут так сильно надо было, что ты на 12 лет вгрызлась в тело этого корабля? Созависимые отношения, адреналиновый приход?
Ты абсолютно права — это созависимые отношения, но я их так для себя не называла. Я думала, почему со мной так происходит — я сильно упрямая и хочу что-то доказать. Это еще с университета так. Вышло совершенно по-идиотски: обладая золотой медалью и безумной тягой к искусству, я поступила на искусствоведение на платное отделение. И была задача перейти на бесплатное. Я ее решила, перевелась на 3-м курсе. И подумала: ну слушай, классно! Ты доказала себе, родителям, появились легкие деньги! Раньше их не было — надо было работать в магазине «Север» в Академгородке по ночам и протирать уксусом курицу, чтобы она была свежая...
Вот как это работает!
Да! Это ужасно! Еще я перелицовывала сыры — снимаешь с сыра этикетку, отрезаешь испортившиеся краешки, перематываешь и ставишь новую дату. Новая дата — свежий сыр. Так я зарабатывала деньги (смеется). А тут типа деньги пришли, стипендия — блин, круто! Я стала помогать родителям, купила маме стиральную машинку, хлебопечку. И меня это так увлекло — я стала повышать повышенную стипендию, потом прошла в первый набор оксфордских стипендиатов, на пятом курсе получила президентскую стипендию. Когда я выпускалась из университета в 2010 году, моя стипендия составляла 13 с половиной тысяч рублей. Это было колоссально! Когда я пришла в музей на работу в 2011-м, моя зарплата с надбавкой молодому специалисту была семь-восемь тысяч рублей.
Получается, устроившись в самый крутой музей современного искусства в Сибири, ты потеряла в деньгах?
Не говори! Но осталось это ощущение — я себе докажу еще что-нибудь. Раз меня взяли, в меня поверили, нельзя не оправдать доверия от таких крутых людей. И это тянулось на протяжении какого-то периода. Ты ставишь себе планку все выше и выше. Ты видишь, что можешь быть полезен. В психологии так и говорится — чтобы тебя заметили, полюбили. Мне просто хотелось, чтобы я была реально полезна. Поэтому, когда я стала директором, я не стала выстраивать жесткую вертикаль — чтобы все строго по ФИО, через секретаря и почту. Общалась так же, как и всегда, мне казалось, что мы всегда можем друг другу помогать. Ты дашь мне — я дам тебе. Вот такая норма. Поэтому если я могу сейчас быть полезна как руководитель — найти грант, перелицевать штатное расписание — ну ок.
Когда тебе предлагают должность не кого-нибудь, а директора, в месте, где ты уже проработала почти шесть лет, появляется великий соблазн все поменять — ведь изнутри ты уже все знаешь. О чем ты мечтала? Что хотела изменить?
О боже, это такой вопрос, о котором мне так сложно думать. Я не очень умею себя хвалить, я умею себя пинать.
А давай мы обойдемся без оценочных высказываний, но будем говорить просто глаголами. Я знаю, что ты сделала перестановку мебели в директорском кабинете и поменяла Т-образный стол на круглый в виде логотипа музея. Второе — ты сделала ночные экскурсии по музею, которые водила сама. Это было здорово. Но какие у тебя самой впечатления от проделанного? Как в менеджменте, так и в политике?
Мне хотелось, чтобы музей снова стал частью российского музейного сообщества. Чтобы можно было делиться опытом. За 20 лет в этом сообществе все поменялось — новые люди, новые фонды, новые отношения между участниками; во все это музей надо было встраивать. В 2016 году мы написали грант на Красные залы в фонд Потанина. При этом мне все говорили, что не надо писать в фонд Потанина, а то фонд Прохорова никогда в жизни не даст нам больше денег, потому что это конкурирующие фонды. Оказалось, это неправда. О нас узнал Российский фонд культуры, а за ним стоит огромное количество экспертов, людей с колоссальными международными связями, с открытым чистым разумом, которые никогда не завидуют, но всегда готовы поддержать и проконсультировать. Мы стали ездить на «Интермузей», наша экспозиция с лету стала лучшей. Я познакомилась с огромным количеством руководителей музеев, людьми, которые горели менять музеи в стране — Сережа Каменский и Никита Корытин из Екатеринбурга, Наталья Федянина из «Музея Норильска», Музей Москвы, «Гараж». Это было первой задачей.
Второе — это переоценка собственных ресурсов. Красные залы — это ленинская часть музея; до обновления в ней обычно ничего не происходило, разве что разово на биеннале. И раз у нас получилось так здорово поработать с этим наследием, отряхнуть его, что на него снова начали ходить, в том числе молодежь — значит, в этом что-то есть. Это не про сентиментальное, это про ценности. И когда эта ценность сыграла на уровне общероссийском, я поняла, что можно пойти с ней и на мировой. Мы подали заявки на две классных европейских премии. Одну получили, во второй дело ограничилось упоминанием, но в любом случае мы снова стали видны на международном уровне. Это хотелось сделать, и это получилось.
Этап номер три — это работа с коллекцией. Не только с наследием, а в принципе с тем, что накоплено. Мы сделали отдельное хранилище для современного искусства, разработали концепцию комплектования фондов — ее, оказывается, не было. Мы — музей, у нас есть своя коллекция, и она суперкрутая — про это надо знать и миру, и горожанам.
Важно было сделать сервис доброжелательным и приветливым — хотелось приходить и не бояться, чувствовать себя комфортно, чтобы тебя не дергали «Покажите билетик», чтобы ты мог попить, взять плед и не мерзнуть. Все это получилось — музей стал светлее, доброжелательнее, можно приходить с детьми.
В красноярских новостях писали «Музей помыл окна» — это первое, с чего ты начала. Начала мыть окна с вышек, выбросила цветы с лестниц, по-хозяйски...
... по-илански! (смеется)
Ты часто жаловалась, что тебе приходится больше быть завхозом, а не работать с искусством. Но все же — что ты сделала хорошего именно как завхоз?
Открыла стены в речной галерее, фрески в центре светелки, в общем, открыла архитектуру. В то же время уменьшила количество выставочных площадей — но стало светлее и круче. И, конечно, лифты! Я безумно счастлива, что 35 лет старых лифтов закончились, и начинается эпоха новых лифтов.
Напомню — был еще капремонт всего музея и крыши. Или это нелюбимое?
Это нелюбимое! Это больно, тяжело, всегда утомляет — ты принимаешь колоссальную ответственность, которую не всегда сразу осознаешь.
Помню планерку, на которой мы обсуждали монтаж инсталляции на Татышеве, а тебе позвонили из министерства и долго орали так, что было слышно в другом конце здания — нам потом пришлось все срочно отменять и до ночи что-то для них придумывать. Твой опыт подобных столкновений невозможно измерить — есть ли у тебя любимое?
Боже, я все это уже забыла! Я настолько с этим свыклась. Ты каждый раз тушишь странные пожары и тут же забываешь обо всем. Это одна из задач руководителя — чтоб коллектив об этом не знал, а ты сразу забывал. Может, это особенность моей психики — память у меня как у золотой рыбки, плохие моменты я быстро забываю и отхожу. Помнить это все — отжирать у себя счастье. Каждый день что-то было! Это как с посещаемостью — есть классные месяцы по посещаемости, а есть не очень. Так и здесь — есть самые горящие месяцы, когда на тебя все время что-то очень глупо падает.
Какие это месяцы?
Всегда январь, потому что годовая отчетность, всегда март, потому что КЭФ, всегда сентябрь, потому что новый проектный год. Октябрь, ноябрь и декабрь тоже стабильно. Есть минутка покоя где-то в июне — у всех отпуска. А в остальном примерно всегда, даже в выходные и ночью. Кстати, это много дает тебе как родителю — привыкаешь говорить «нет» или «надо так».
Я безумно счастлива, что 35 лет старых лифтов закончились, и начинается эпоха новых лифтов.
НЕ УМЕЮ ОТДЫХАТЬ НЕ КУЛЬТУРНО
«Удивительно, Маша, что вас вообще назначили. Вот мы тогда все знатно офонарели — кто вы, что вы, почему вы?».
В директорском кабинете, как в казино, нет часов. Все двенадцать лет ты будто жила одним днем. Что происходило с твоей жизнью за пределами музея? Она у тебя остается?
Можно сказать, что остается, вопрос только какая? Я придумывала себе способ сбросить стресс — спортзал. Но он отваливался. Или я страшно люблю играть в ролевые компьютерные игры, но я играла последний раз в 2015 году в «Дьябло-2». Точно, скачаю себе игру! Обожаю! Хорошо, что напомнила. Еще сериалы, желательно те, что вообще не про реальность и жизнь. Когда в конце года было совсем тяжело, я смотрела «Эмили в Париже». Там люди хлопают глазами, носят наряды и страдают, потому что у них в жизни любовный треугольник.
Что такое моя жизнь вне музея, я сейчас не очень понимаю. Наверное, это про возвращение к себе, про то, как делать с дочкой розовый кекс. Испечь, убраться — у меня, кстати, маниакальная страсть к уборке. Я не очень понимаю, как ответить на этот вопрос. Моя жизнь чаще всего была подчинена музею и культуре, искусству. Я не умею отдыхать не культурно.
А как ты отдыхаешь?
У тебя два дня в Петербурге и список из 20 музеев. Если нет музеев, то местная достопримечательность. Так, чтобы полежать на природе, съесть шашлык или послушать птичку — я давно разучилась это делать.
Планируешь поехать куда-нибудь?
У меня в анамнезе дочь трех с половиной лет, поэтому поеду я скорее всего в санаторий «Дружба».Туда, где бассейн, сосна, шведский стол и аниматоры. Они в межсезонье сделали такую программу — анимация с 10 утра до 10 вечера, и ты бросаешь туда ребенка, а сама на спа, куда-нибудь еще. Вот это я хочу. По крайне мере попробовать, вспомнить, что это такое. Потом книги, художественная литература. Я вспомнила, что я ее люблю. В детстве же не было ни компьютера, ни интернета, в Иланском и музея-то не было. В 10 лет я перечитала всего Альфреда Брема. Это такой биолог, который скучно описывал животных — как они выглядят, что они едят, как называются по латыни. Буду читать.
Даже когда мы работали порознь, я в театре, ты в музее, мы все равно независимо делали разные культурные приколы. Не думала ли ты вернуться в независимую деятельность, когда ты строишь с художником домик в чужом дворе на пять часов?
Это крутая мысль! Я недавно думала: что я могу? Кажется, я довольно неплохо научилась продюсировать — искать деньги, людей, партнеров. Я бы попробовала. Правда, не знаю, что это будет. Есть несколько проектов, которые меня интересуют, они связаны с «Лабораторией искусства города», которую мы так и недоделали. Это искусство в районах, там, где ты не ждешь его увидеть. В свое время меня это изменило. Я в Иланском жила примерно в таком месте, как Черемушки или улица Ленинградская — лес, туалет на улице, деревянные бараки, никакой культуры и искусства. В какой-то момент я встретила в Иланской детской библиотеке журнал «Крестьянка» с репродукциями картин передвижников. Здорово, когда искусство находишь там, где не ожидаешь. Мне кажется, было бы клево сделать что-то подобное — поделать искусство, понаходить тех, кому это надо. Я знаю, где найти денег и команду, надо только придумать форму, как это реализовать.
Получается, в библиотеку пойдешь?
(Смеется) Да, поменяю книжки в абонементе.
Ты же член Совета по культуре при президенте. Кажется, это логичное продолжение больших музейных достижений. Ты остаешься в нем?
Да, статус безработного специалиста не влияет на нахождение в совете по культуре. Там ценят не то, что написано в трудовой, а то, что написано у тебя в голове и в сердце. Я в Совете все еще, и это большая поддержка и для меня, и для музея, и для края.
Ты будешь работать на Красноярский край или уже московский?
Я буду здесь. Что себя обманывать — в Москве появляется каждый день 30 таких Маш. Я патриот своего города, он дал мне возможность стать искусствоведом и руководителем такого прекрасного музея. Есть только один вопрос — экология. У меня маленький ребенок, она болеет. Посмотрим.
Как прошел твой последний рабочий день?
А я не поняла еще. У меня нет ощущения, что я не смогу сюда заходить и общаться с вами. Ну, не смогу иногда ругаться, не смогу давать какие-то указания или срочно бежать что-то решать. И ладно, не смогу и не смогу. Нет такого ощущения, что дверь закрыта. К тому же мне есть еще что тут делать. Я буду это доделывать, независимо от того, есть запись в трудовой или нет, капает мне зарплата или нет. Придумаю тему Музейной ночи. Я ее, кстати, придумала! (Смеется) «Мы бы сделали по-другому». Поэтому последнего дня не было еще. Он будет тогда, когда я сдам вот этот ключ.
То есть, тот день, когда ты приехала из краевого минкульта и сказала, что тебя уволили, и все плакали... Он был для сотрудников, а не для тебя?
Наверное. Но я всегда этого ждала. Мне тут сказали: «Это неудивительно, Маша, удивительно, что вас вообще назначили. Вот мы тогда все знатно офонарели — кто вы, что вы, почему вы?». Это меня сильно успокоило, как и то, что в год, оказывается, как минимум у 10 директоров федеральных музеев заканчивается контракт. В кого попадет формулировка «прекращение трудовой деятельности» — совершенно непонятно, но оказаться в такой компании — уже вполне себе честь.
Обернем монету другой стороной. Ты сама сколько раз хотела уволиться?
Сто! (Смеется) Наверное, каждый день! (Смеется) «Все, уволюсь, делайте сами, что хотите, раз не понимаете, что надо делать, и чего хочу я» — такие моменты были постоянно. Но все в голове, понарошку.
Поговорили о том, что было, и о том, что будет. На чем сердце успокоится?
Приду с Варей на выставку Сачивко, жду очень. Я так и делала музей — чтобы было круто прийти с ребенком. Я хочу прийти посетителем на биеннале и увидеть, что это круто. Я хочу прийти и увидеть, что Школа современного искусства работает, и наш кураторский сектор получает колоссальное удовольствие от проектов, которые нужны не только краю, но и миру. Потому что у меня крутые кураторы, и у меня крутой состав в 2022 году собрался — я им правда очень горжусь! До сих пор это кажется невозможным. Новая бухгалтерия, новый образовательный отдел, новый отдел фондов, кураторы, настоящий ученый секретарь — да это просто же бинго! Хочу увидеть, что все работает, что все, на что я положила свои неседые ранее волосы, не пропало зря.
3890
25 Февраля 2023
Материалы по теме