Николай Бем: «По историям и сюжетам Москва и Петербург — истоптанные места»

Основатель Siberia.DOC о том, как работает производство документального кино — в России и Сибири


В Красноярске начинает работать Сибирская школа нового кино, образовательный проект, в рамках которого можно будет пройти курсы режиссуры игрового и документального кино, а также видеоарта и актерского мастерства. Школа открывается на базе проекта Siberia.DOC, уникальной инициативы, соединяющей в себе черты киноклуба и сценарной мастерской, нацеленной на развитие собственных документальных проектов. Режиссер-документалист Николай Бем, один из основателей Siberia.DOC, рассказал нам об истории возникновения обоих проектов, а также о преимуществах регионов перед столицами и европейского финансирования перед российским.

Хочешь делать кино — делай, что тебе мешает?
История начинается с того момента, когда к 29 годам я ответил себе на два главных вопроса — что я хочу заниматься кино и не хочу жить в Москве. Я ездил поступать во ВГИК, не поступил и радовался, что не поступил, прямо в тот же день. Потому что уже тогда понял, что Москва — не мой город, как и все большие города. И мы потом выпивали с другом на даче, и он мне сказал: «Ну ты хочешь делать кино — ну делай, что тебе мешает? Делай здесь и все». Есть такой анекдот: открывают Австралию, и туда приезжают два мерчендайзера продавать обувь. Один говорит: «Нет, там нету рынка, там все ходят без обуви». Приезжает другой: «Там все ходят без обуви, это фантастика!» Вот я, наверное, этот второй мерчендайзер, который кричит, что здесь столько возможностей. Я пытаюсь смотреть именно на положительные стороны, сконцентрироваться на выгодах, которые несет в себе региональное производство. Эти выгоды во всех странах мира одинаковые, во Франции, в США, неважно где. В мегаполисе тебе надо постоянно бежать, иметь какой-то дикий доход, чтобы платить аренду, все такое. В регионе такой спешки нет, расходы на повседневную деятельность минимизированы, ты можешь спокойно заниматься проектами. У меня многие друзья, которые живут в Москве, просто переехали куда-то на дачу и спокойно работают оттуда. Вот и Красноярск — такая же дача. Только не относительно Москвы, а относительно какой-нибудь европейской страны — так получилось, что у меня основные связи, к радости или к сожалению, не знаю, они не с Москвой.
В общем, в 29 лет я совершенно случайно оказался на сценарной мастерской, где познакомился с Кристиной Дауровой — я на той мастерской был единственным, кто закончил свой фильм в результате. И через два или три года мы с Кристиной вместе запустили Siberia.DOC. Как это получилось — мы сделали фильм, называется «Территория любви». Его показали в разных городах: Москве, Париже, Екатеринбурге, где-то еще, в Испании, там, в Штатах. А в Красноярке его никто не видел. И мы организовали специальный показ в «Доме кино», а там к нам подошли какие-то люди и сказали: «А можно еще какие-то фильмы посмотреть на экране?» Получается, что, занимаясь производством, ты вынужден заниматься и показом. Тратить столько времени и усилий на производство фильмов и потом не показывать его никому из своих земляков — ну, это глупо. Мы когда делали «Территорию любви», сели с режиссером Сашей Кузнецовым подумать, какие у нас есть варианты вообще. И мы попросили денег у Фонда Михаила Прохорова, и они нам помогли. Без них этого фильма, наверное, не существовало бы. Они поддержали первые два наших фильма, и когда мы решили делать Siberia.DOC, поддержали и этот проект тоже. Вот так родился киноклуб. К тому же у нас было дофига фильмов, гигабайты просто, которые мы хотели показать и сами смотреть на большом экране. Были фильмы, про которые я понимал, что они живут только на экране, я прямо ждал того момента, когда я приду в кинозал. Потому что на экране компьютера это не работает.
«Получается, что, занимаясь производством, ты вынужден заниматься и показом».
Впервые видим фильм о глубинке, автор которого ее искренне любит
В Siberia.DOC сразу было три направления деятельности — образование, производство и показ. Чтобы сделать фильм, нужно этому научиться — сначала ты вкладываешься в образование, потом в производство, а потом фильм нужно показать. И когда ты фильм уже показываешь, ты ищешь новых людей, которые готовы этому обучаться. Этот цикл работает. На наших показах всегда находятся новые зрители, которые сами хотят снимать. Они идут дальше на наши образовательные семинары, потом они делают фильмы — и мы их показываем. Сначала мы проводили сценарные мастерские — туда можно было прийти с идеей своего фильма, с ней поработать, понять, как ее можно усилить, насколько она конкурентноспособная. Работая в такой мастерской, ты свой фильм лучше внутренне понимаешь, готовишься к тому, чтобы другим людям его представлять. Но после двух или трех таких мастерских мы поняли, что отапливаем улицу — если эти доработанные сценарии не запускать в производство, не передавать продюсерам, то это отопление улицы получается. Так появился международный проект «Евразия.Док», частью которого мы до сих пор являемся.

«Иногда нам присылают уже готовые сценарии, и мы их не берем, даже если они очень хорошие — потому что понимаем, что мы уже не можем никак их усилить».
«Чтобы сделать фильм, нужно этому научиться — сначала ты вкладываешься в образование, потом в производство, а потом фильм нужно показать».

Мы поехали показывать наш фильм «Территория любви», и там была встреча с французами, которые получили грант в Европейской комиссии и предложили объединить несколько стран. Получилось три сегмента — в одном Россия, в другом страны Азии, Казахстан и Кыргызстан, а в третьем Кавказ, Армения и Азербайджан. И в рамках этих встреч ты мог предложить свой проект на совместное производство с Европой. На первой встрече из 12 сценариев шесть запустились в итоге в производство — это очень хороший результат. Правда, после 2014 года, после ситуации с Украиной Россию стало сложнее поддерживать. На производстве это, слава богу, почти никак не отразилось, мы как делали фильмы в совместном производстве, так и продолжаем делать. Российские фильмы всегда были востребованы, как-то так получилось — образование у нас хорошее, Россия политически имеет заметный вес, не знаю. Но образовательные семинары совместные прекратились, мы перестали на них европейские деньги получать. Многие фонды, которые выделяли на это деньги, в 2014-2016 году либо закрылись, либо вычеркнули Россию из списка потенциальных получателей.
В рамках наших образовательных семинаров мы реализуем, в общем-то, уникальную методику по работе с проектами на стадии формирования. Такого больше никто не делает. Мы берем проект на стадии, когда сценарий еще не готов, отбираем на конкурсной основе, потом усиливаем его и дальше выводим сразу на уровень совместного производства, отправляем на международный форум. Иногда нам присылают уже готовые сценарии, и мы их не берем, даже если они очень хорошие — потому что понимаем, что мы уже не можем никак их усилить. Каждый методист выбирает проекты по себе, когда видит, что лично он может здесь что-то усилить. И, конечно, мы смотрим на то, чтобы проекты имели международный потенциал, могли быть интересны в универсальном, общечеловеческом плане.
На наших семинарах сформировался и прошел весь путь до реализации и показа, например, фильм Артура Соколова «Мотылек», который мы сделали в прошлом году. Артур учился в Красноярске в художественном училище и попал к нам на мастерскую в 2012 году. Над своим фильмом он работал шесть лет — он сам из Ярцево, и фильм у него был своего рода личный дневник, о его семье, о его родине. У нас было совместное производство, фильм получил поддержку Центра национальных кинематографий Франции; в России на этот фильм мы никаких денег привлечь не смогли. В прошлом году фильм выпустился и был показан на одном из крупнейших фестивалей во Франции. Сейчас мы до сих пор ждем ответов от российских фестивалей — надеюсь, что в ближайшее время он все-таки попадет в конкурсную программу какого-нибудь фестиваля и здесь. Это очень личный фильм — он не поднимает никаких остросоциальных тем, не вписывается ни в какое стереотипное представление о документальном кино. Как принято представлять документальное кино — это какие-то говорящие головы рассказывают какую-то историю, что-нибудь связанное с нашей страной, патриотические или проблемное. Мы такие отзывы от иностранцев слышали: «Вы знаете, мы впервые видим фильм о российской глубинке, автор которого искренне любит эти места». Здесь нет депрессии, есть какие-то светлые, ностальгические чувства. Это фильм, который не несет какого-то четкого авторского посыла — скорее, это фильм интимный, личный. Мы недавно показывали его в Ростове-Великом, его смотрели другие участники проекта — и многие режиссеры потом подошли и сказали: «Вы знаете, у нас просто глаза открылись на то, как можно делать фильмы». Потому что «Мотылек» действительно ищет какие-то новые способы делать документальное кино.
«Это очень личный фильм — он не поднимает никаких остросоциальных тем, не вписывается ни в какое стереотипное представление о документальном кино».
Когда делаешь документальное кино, ты постоянно ждешь
Если фильм получилось сделать быстрее, чем за два года, то это большая удача. Во-первых, ты постоянно ждешь. Ты подал заявку — ждешь полгода, когда ответят. Твой проект профинансировали — ждешь, когда деньги придут. Потом ты наконец-то смонтировал, но ждешь, когда примут отчет. Иногда бывает так, что ты просишь деньги сначала на развитие, потом на производство, потом на пост-продакшн, и каждый этап растягивается на полгода. Артур, например, сначала снял фильм с девочкой, которая заканчивала школу. А потом, когда появились деньги, он, по сути, переснял этот же сюжет, уже понимая, что он хочет сделать. Другой наш фильм, «Территория свободы», мы начали снимать в 2011-м, а закончили только в 2014-м, или в 2015-м, где-то так.
Как правило, у тебя несколько проектов в работе — ты написал сценарий, отправил его на финансирование, а пока ждешь делаешь другой фильм. Один фильм пишешь, второй снимаешь, третий монтируешь, четвертый показываешь. Это, на самом деле, везде так, не только у нас. Если ты хочешь делать кино с другими людьми, нужно подстраиваться. Финансирование — это же не только про то, что ты хочешь денег; это подтверждение того, что этот фильм кому-то интересен. Что ты своей историей смог кого-то заинтересовать, конкурентоспособное что-то придумал. Бывает и так, что в связи с финансированием есть и требование что-то поменять, переписать сценарий, поменять героя, критически как-то к себе отнестись. Это нормально все. У каждого проекта своя судьба.
«Самое главное в производстве фильмов в России — не сделать хороший фильм, а отчитаться за деньги. Не отчитался — все, не выполнил условия проекта, тебе вряд ли можно доверять».
За десять лет существования нашей Студии независимого кино мы ни разу не получали деньги от Министерства культуры РФ. Хотя подавали много раз. Другие наши коллеги, которые тоже живут в Красноярске, получали, а мы как-то нет. Проблема российских денег в кино еще и в том, что тебе фильм надо сделать как можно быстрее. В течение года. Самое главное в производстве фильмов в России — не сделать хороший фильм, а отчитаться за деньги. Не отчитался — все, не выполнил условия проекта, тебе вряд ли можно доверять, ты не имеешь права на существование. Недавно сидели с коллегами, говорили — мол, ну что мы отправляем в архив? Мы же все понимаем — это недоделанные фильмы. Сроки такие, что приходится торопиться — технически все в норме, звук идет, значит все готово. Запечатываешь такую фиговину и отправляешь; такое вот письмо в будущее. Что потом происходит с этими фильмами? Они так и лежат недоделанные, ну, или режиссеры их сами потом доделывают, за свои средства. В архив сдают по нормативам, а потом доделывают самостоятельно, сами отправляют на фестивали. Мы когда делали киноклуб, сталкивались с таким — в прокатном удостоверении у фильма один хронометраж, тебе дают фильм, а у него другой. Потому что все переделали уже с тех пор.
А с долгими совместными деньгами можно не торопиться — «Мотылек» мы делали три года. Монтировали только целый год. И все это дало такой неожиданный, хрупкий результат. Когда мы показали фильм в Красноярске, его земляки просто плакали. Потому что в нем показывают подростков, которые искренне любят свою родину, но в то же время вынуждены уехать, потому что им нужно развитие. Вот такой фильм.
У нас тут серая карта
Инициатором проекта Сибирской школы нового кино была Мария Красноперова. Она была студенткой МШНК, а сейчас принимает участие в лаборатории Siberia.DOC. Проблема Siberia.DOC в том, что проект не растет, существует в формате краткосрочных образовательных курсов; Мария после лаборатории предложила нам создать полноценную школу в сотрудничестве с Московской школой нового кино. Они будут отвечать за игровое кино, в котором мы ничего не понимаем, а мы — за документальное. Поскольку бренд МШНК на федеральном уровне заметнее, мы пришли в итоге к такому названию проекта — но мы не франшиза, у нас равные условия. Более того, основные проблемы у нас одинаковые — и мы, и они стараемся работать с живым кино, которое делают искренне любящие кино люди, а не которое производится в рамках каких-то бюджетов и заказов. Поскольку у нас колоссальный опыт совместного производства, мы привлекаем преподавателей из Европы — все, что есть в карманах, на стол кладем.
Отклик мы уже видим сейчас — с самого первого дня нам приходят заявки на участие, люди звонят, пишут, интересуются. Есть много переживаний о том, что это будет решено местным педагогическим составом — но я могу сказать, что мы постараемся привезти как можно больше преподавателей. Более того, СибШНК — это просто площадка; в ее рамках мы хотим объединить все наши задумки, организовывать дополнительные лаборатории и интенсивы, открытые для всех и посвященные отдельным темам, например, работе с 8-милиметровой пленкой.
«Тут до сих пор вакуум вместо культурного пространства, оно должно наполняться — мы в СибШНК хотим именно этим заняться».


Идей много, они давно созрели. Я бы даже сказал, что те лаборатории, которые мы хотим открыть — сделать их в регионе, в Красноярске, будет проще и дешевле, чем в Москве или Петербурге. Москва и Санкт-Петербург — это все-таки истоптанные места, по историям, по сюжетам и так далее. А у нас тут — серая карта; чуть дальше отъедь, чуть глубже копни, и сразу столько всего. Сибирь до сих пор остается огромной неосвоенной территорией — 8 тысяч квадратных километров, и никто до сих пор не знает, как это завоевывалось, как присоединялось, как адаптировалось, кто здесь жил. Тут до сих пор вакуум вместо культурного пространства, оно должно наполняться — мы в СибШНК хотим именно этим заняться.