Дышать в такт с землей Ямала: Выставка «Весь этот мир» в Салехарде

Для меня экспедиция началась в Екатеринбурге со встречи с уральскими художниками и куратором Женей Чайкой, которая нас всех и собрала. До этого мы успели познакомиться онлайн во время уроков ненецкого языка. Это был довольно интересный опыт, потому что практики изучения ненецкого языка как неродного не существует. Наша учитель Нечей Сэротэтто не только преподавала язык, но и много рассказывала о быте и культуре тундровых ненцев, а основа языка во многом определяется тем, с чем сталкивается его носитель. Но применить его на практике у нас почти не было возможности — во-первых, все представители коренных народов, с которыми мы встречались, говорили на русском, а во-вторых, кроме тундрового ненецкого распространен лесной ненецкий, хантыйский и другие языки.

Мы не застали ни полярного дня или ночи, ни огромного количества комаров, ни аномальных морозов, но впечатлений от природы было очень много. Нам повезло с погодой, морозы в −25 градусов мне, как жителю Новосибирска, показались довольно мягкими. Было непривычно, что везде очень много песка, высоких деревьев почти нет, в реках темная вода, на каждом шагу встречается голубика и брусника. В Салехарде я впервые увидел северное сияние. Жаль, не удалось доехать до Обской губы, но все равно было круто увидеть Обь, реку, на которой я вырос. Я видел, где она начинается, а теперь увидел там, где она уже разливается, прежде чем впасть в море.

Почти все города, в которых мы побывали, кроме Салехарда — довольно молодые; им порядка 30-50 лет, именно столько лет там развивают добычу полезных ископаемых. Находясь там, чувствуешь, как сильно все зависит от этой отрасли: наверное, вся инфраструктура там существует из-за нее и для нее. В музеях городов романтизируется слово «первопроходец» и энтузиазм, который двигал теми, кто приезжал «осваивать» эти земли. Впечатляют истории о том, как люди адаптировались к местным условиям, очень нелегким для жизни, и, приехав туда на время, оставались насовсем.

Мне было очень интересно, как это повлияло на коренное население, как те, чьи предки жили на Ямале до развития нефтедобычи, чувствуют себя сейчас. Конечно, на этот вопрос нельзя дать один четкий ответ, хотя бы потому, что с советских времен коренное население пытались интегрировать в систему образования. Раньше я не знал, что в начале сентября детей школьного возраста собирают по тундре на вертолете, и до весны они живут и учатся в интернатах. Пытались распространить на них действие и других социальных институтов, как-то удобно всех систематизировать, и это не могло не повлиять на их образ мышления.

С теми, кто действительно живет традиционным укладом, которым жили их предки, пообщаться в рамках нашей экспедиции было невозможно. Многие из них каслают, то есть кочуют со своими стадами оленей от стойбища к стойбищу и, судя по рассказам, не готовы пускать в свой быт посторонних. Но даже витринная картинка с чумами для туристов — это довольно интересно. Понятно, что никто из нас не является настоящим исследователем, каждый просто хотел проникнуться севером, узнать его с разных сторон.

За время экспедиции несколько раз слышал легенду о подземном народе Сихиртя, который решил уйти в подземный, Нижний мир, когда на ямальские земли пришли Ненцы (в переводе с ненецкого «настоящие люди»). Я стал размышлять о том, что потом и сами ненцы по сути ушли дальше в тундру, как бы в свой Нижний мир. Моя работа как раз об этом — об уходе, эскапизме, о том, что до прихода «первопроходцев» всегда есть кто-то, кто уже живет в этих местах, о том, что под Нижним миром вероятно есть еще более «Нижний мир».

В процессе нашей поездки по Ямалу я просто фиксировал то, что видел и слышал: фотографировал, снимал видео, записывал полевые записи, делал 3D-сканы. Уже по возвращении домой мысли начали складываться, и я создал свой собственный Нижний мир — некое подземелье, сейф-плейс, где можно чувствовать себя спокойно, когда вокруг все тревожнее.

Моя работа — это двухканальное видео, то есть два экрана друг напротив друга. На них мы видим поступательное движение в подземелье, которое собрано из 3D-сканов, сделанных в Губкинском, Лабытнангах, Салехарде и в Нефритовой долине. На сканах — другие художники, фигуры динозавров из парка, песок, ягель и много камней. Также там звучит 4-х канальный пространственный звук, собранный из полевых записей, разговоров, в том числе с ученым, изучающим мерзлоту, и записи игры на кларнете, которые я сделал в Нефритовой долине. Все это происходит в отдельном кубе, пол которого, как и на всей выставке, засыпан песком и камнями, которые привезли в самый последний день монтажа и приносили местные жители в течении недели, пока мы монтировали выставку.

В международной практике минимальной нормой дружелюбия является запоминание гостем нескольких слов на языке посещаемого места, страны, культуры. Изучение ненецкого языка — уникальный опыт музыкальной подготовки, ведь речь — прежде всего ритм, который управляет телом, вводит в общее колебание. Не уверена, что я могу стройно изъясняться на новом для меня языке, но точно могу дышать в такт с землей Ямала.

Меня пригласила к участию в выставке Женя Чайка, ее кураторскому вкусу я доверяю. Я присоединилась к ребятам во второй части путешествия и побывала только в Салехарде и окрестностях в ноябре. Мне нужно было за довольно сжатый срок приобрести как можно больше знаний и ощущений. В музее под открытым небом я познакомилась с Германом Романовичем, прокатившись в его оленьей упряжке. Мы разговорились, и он пригласил меня в свой семейный чум в гости. Я, как запоздалый путник, напросилась переночевать, на что жена Германа Романовича постелила 30 оленьих шкур, затопила печь, и я провела абсолютно магическую ночь в −30 градусов в тундре, под пологом, укрывающим от ветра.

Я изучаю не только север России, но и север как таковой. Например, собираю архив певиц циркумполярного круга. Я глубоко интересуюсь антропологией и фольклором, которые не существуют без самого человека. Поэтому мне важно было говорить с местными жителями. Мне повезло, что в ходе нашего путешествия я познакомилась с Татьяной Лар, ненецкой певицей, у которой взяла небольшое интервью. Меня глубоко тронула история ее матери, знавшей «в лицо» каждого оленя из двухтысячного поголовья. А разговоры с хозяином приютившего меня чума легли в основу работы, которую я представила на выставке.

Свои особенности есть у любой земли. Ямал интересен прежде всего тем, что он пока ещё живой, у людей есть возможность каслать, жить тем укладом, который складывался тысячелетиями. Меня поразила история, рассказанная экскурсоводом музея, о том, что здесь выделяются бюджеты на экологическое очищение прибрежных зон от советского наследия в виде бочек с разлитым топливом, отравляющим почву и воду. Я наблюдала печальную картину в районе Каниного носа, где обломки бывших военных кораблей и огромные бочки до сих пор портят тундру. Рада, что на Ямале работают с этими проблемами

Моя работа — это небольшая инсталляция, манящая караоке-будка, одиноко стоящая на фоне морозного горизонта. Звездный свод и снежен, и пугающе красив. Яркая неоновая вывеска «Караоке» приглашает путника к себе. Ленты, кружева, текстиль, которыми украшена будка, являются беспечной ловушкой, девичье убранство маскирует серьезность содержания. Попав внутрь и услышав легкий бит, зритель через покачивания в такт погружается в мистический видеоряд, сопровождающий две песни.

Первая летит над тундрой в светлое время суток вместе с мифическим многоногим лосем и повествует об истории ненецкой девочки, мама которой не хочет отдавать дочь в интернат, но система забирает ее. Важно, что история документальна, и женщина, рассказавшая мне о своем детстве, сама перевела текст на ненецкий язык. Вторая композиция состоит из мрачной съемки тяжелой переправы через Обь в лютый мороз. Мне кажется, что вьюга и темные силуэты людей выглядят неуютно, как и исторический контекст, связанный с землей Ямала, очередями 501-й стройки, адской работой. Текст песни состоит из моего случайного разговора с мужчиной-хантом, который упомянул о том, как в детстве мечтал вернуться из школы в стойбище и рисовал своих собак, чумы и нарты во время любых уроков.

В целом «567 видов снега» — это инсталляция документальная, несмотря на фантазийный оболочку. В ней сочетается и магия Ямала, его природы и язычества, и история коренного населения, и тяготы высланных сюда каторжников, и голоса современных жителей.

Меня пригласила Женя Чайка. Север я люблю, в своей работе часто обращаюсь к различным этническим темам, поэтому с радостью согласился. До Жениного предложения у меня был богатый опыт работы с территорией и коренными народами ХМАО и ЯНАО. Это была седьмая экспедиция по этим регионам. В 2022 году совместно с Сергеем Потеряевым мы издали книгу «Линия Севера», где рассмотрели процесс перехода от традиционного образа жизни к городскому, универсальному. Для этой книги мы отсняли примерно 300 портретов.

Программа была вариативной, каждый участник выбирал себе тот кусок экспедиции, который помог бы ему в создании будущей работы. Я подключился к основной команде уже в Салехарде, а после у меня была индивидуальная поездка в горы, где я провел три дня, наблюдая и включаясь в быт семьи оленеводов. После экспедиции я немного поработал в городе, пообщался с местными молодыми ребятами, которые выбрали для себя городскую жизнь. Это было своего рода закрытие гештальта предыдущего проекта, где мы не записывали интервью.

Что касается Ямала, то он, безусловно, особенный. Я очень рад, что удалось побывать именно в горах — это удивительный мир, я увидел то, что мало кто видел, и провел время так, как вообще-то мало кому удается. Это незабываемый опыт, меня словно на несколько дней отвезли на другую планету. Как будто бы в нейросети объединили Кавказские горы, тундру, оленеводство и древнее южно-азиатское скотоводство. Это не всерьез, но четко описывает впечатления, которые складываются из предыдущего опыта. Семья оленеводов, в которой я был, состоит из отца, матери и двух сыновей с их семьями. Одного брата зовут Филипп, другого Иосиф. Ханты. Но этот пустынный пейзаж, хождение за огромным стадом — все очень напоминало ветхозаветные сюжеты о жизни пастухов.

Серия фотографий для выставки, «Пути каслания» — это часть исследования, посвященного реальному и мифологическому на границе континентов, на всем протяжении Уральского хребта от Карского моря до степей Казахстана. Фотографии иллюстрируют два разных образа жизни представителей коренных народов Севера: городской и традиционный, жизнь оленеводов.

Сейчас молодые люди сами решают, какой путь выбрать, но практика показывает, что такой выбор часто не окончательный. Мы записали интервью с двумя героями в Салехарде, поговорили о том, почему они остались в городе. Ребята очень разные, и нет одного ответа на вопрос о том, чем они руководствуются в своем выборе, есть совокупность причин. Сергей жил в тундре, учился в интернате, имеет большой опыт в оленеводстве, хорошо говорит на языке. Но он человек творческий, вероятно, помимо учебы он хочет реализоваться, поэтому живет в городе. При этом он не утверждает, что не вернется в тундру. Другой герой, Даня, вырос в поселке, в тундре бывал эпизодически, и для него выбор крупного города очевиден. При этом он все равно испытывает потребность бывать на стойбище, чувствовать связь с национальной культурой.

Мне было важно послушать, что думают по этому поводу отдельно взятые люди. В целом совокупность причин понятна: экономика, культура, экология, традиция, промышленность, история. Среди прочих я бы выделил и то, что оленеводство — это тяжелейший ежедневный изнурительный труд. На моем трехдневном опыте я ощутил, что я не готов к такому образу жизни физически, хотя не считаю себя далеким от спорта — после поездки от долгого хождения и влажности у меня слезла кожа со стоп.