Ломай комедию: Что происходит с Монстрацией?

Долго спорили (и спорят до сих пор, но уже не так активно) о том, что такое Монстрация: политический митинг, хеппенинг, перформанс, флешмоб. Сами организаторы определяют акцию как хеппенинг и подчеркивают, что Монстрация ― в первую очередь арт-проект. Действительно, это своеобразное «шествие» не ставит перед собой никаких конкретных политических целей, да и в целом выглядит максимально несерьезно ― толпа смешно разодетых людей гуляет по городу с плакатами в защиту енотов и против Агутина. Однако массовость происходящего и социальные подтексты некоторых лозунгов (от довольно прямолинейной фразы «Мы вам не они» до абсурдной «У нас есть право на звонок авокадо») заставили говорить о Монстрации как о форме общестенной активности в защиту гражданских свобод. Мероприятие таким образом получило политическую окраску и стало причиной ряда конфликтов с местными властями. В особенности досталось первенцу ― Монстрации в Новосибирске и лично создателю, Артему Лоскутову.

Важно то, что Монстрация стала принципиально новой междисциплинарной формой паблик-арта, совместившей в себе разные функции. С одной стороны, художественные: в каком-то смысле ее можно назвать масштабным перформансом ― организованным группой людей произведением-действием, обращенным к зрителям. С хеппенингом Монстрацию роднит отсутствие четко прописанного сценария и личный вклад всех участников в результат. На листе бумаги каждый волен самовыражаться, как захочет, единственное условие ― отсутствие явно политических призывов. Не менее значимы социальные функции: Монстрация объединила людей, дав возможность заявить (или не заявлять) о своей гражданской позиции в полу-игровой форме. Одновременно она стала политическим жестом, выйдя за привычные рамки коммуникации с властью. Монстрация ― не просто митинг, скорее поток общественной рефлексии, попытка осмыслить происходящее в стране и выразить это в форме комичного лозунга, не выдвигая при этом никаких требований.

Артем Лоскутов уже не живет в Новосибирске, но каждый год 1 мая возвращается в родной город, чтобы повторить Монстрацию. Мы поговорили с ним о том, как за эти уже почти 15 лет поменялась сама Монстрация, реакция на нее властей, участников, и что о ней думает ее создатель сегодня.

― Остались формальности, а этап предварительных договоренностей уже пройден. К сожалению, я не могу согласовать Монстрацию от своего имени ― она может проводиться только при условии, что номинально ее организовывает мэрия. Номинально ― потому что она больше ничего для этого не делает. Только бюджетников приводит. Все как на фэйковых демонстрациях ― просто сгоняют людей. В таком режиме действует Департамент культуры ― они просто по-другому работать не умеют. Издают «Указ о выходном дне», и все сотрудники детских клубов, молодежных центров, спортивных организаций должны выйти в выданных костюмах. Впрочем, в этом году обещали так не делать.

― До текущего момента ситуация в Новосибирске была не характерна. В других регионах конфликты с региональными властями не были такими острыми. Бывали ошибки с согласованием, которые приводили к тому, что акция отменялась. Либо, как в прошлом году в Екатеринбурге, переписывали закон, и организаторы не успевали подать документы по новой схеме. Однако в этом году ситуация усложнилась: в большинстве городов власти либо совсем отказали в проведении Монстрации, либо предложили уйти на окраины, либо потребовали провести акцию без упоминания слова «Монстрация» ― в Хабаровске, например. Такое, кстати случилось впервые.

― Она заявлена как искусство, и ее нужно делать, как искусство. Как можно меньше говорить о Монстрации как о политической акции ― так это работает. Политической она становится после реакции на нее, а до этого момента она такой быть не должна.

Был переломный момент ― момент выборов в 2015 году. Предыдущий мэр обычно сдавался за несколько дней до 1 мая и утверждал наш маршрут, а новый уперся: «Только набережная!». Тогда передо мной встал выбор: согласиться на гетто или рискнуть и пойти по Красному проспекту. Мы искали возможности избежать нарушений: формально пытались присоединиться к легальной акции КПРФ, к колонне «Яблока». Не вышло, и я провел голосование ― решение рискнуть и пойти по первоначальному маршруту поддержали 88% участников. В тот год Монстрация была политическим заявлением.

Мы ходим со своими бессмысленными плакатами, ничего ни от кого не требуем. Это наше право. Я понимал, что будут задержания. Рассчитывал, что только мое, но предупреждал людей о возможных последствиях.

― Новосибирск безусловно задает контекст. В Москве, например, Монстраций нет вообще. Зато в Москве можно делать политические акции ― власть находится рядом. С ней возможно коммуницировать, и она будет реагировать. В Новосибирске местная власть зависит от Москвы, а не от своих избирателей. Обращаться к федеральной власти тоже довольно бессмысленно ― она слишком далеко. Чтобы тебя услышали из Новосибирска нужно, как минимум, перекрыть Транссибирскую магистраль. Наверное, ощущение удаленности от федерального центра располагает именно к такой форме выражения.

Монстрация выглядит как политическая манифестация, которую невозможно игнорировать. Однако она не ставит перед собой никаких политических задач. Это отклик на ощущение тупика: достичь политические цели невозможно, но можно достичь художественные ― поэтому и акция художественная.

― Если говорить о сибирских художниках, то можно наблюдать общие черты: самоирония, не очень изощренные технические средства, бедный, сделанный на коленке материал. Я попал в эту эстетику в начале своего пути и понял, что ее можно взять на вооружение. В Москве все какие-то серьезные. Придешь на выставку молодых художников, а там тридцать человек какие-то веточки свои выставляют. Ну невозможно уже, ну камон, зачем это нужно? Все это очень скучно ― только претензия на интеллектуальность.

В Сибири другой подход. Мы действовали при отсутствии институций, не рассчитывали, что кто-то придет и даст деньги, будут выставочные пространства. Все это игра, все это несерьезно. Как можно всерьез делать вид, что занимаешься современным искусством? Для того, чтобы объяснить себе, почему находишься в этих сложных условиях, за что, как в них выжить, нужно чувство юмора, умение шутить над собой. Наверное, таким образом формируется что-то сибирское, что хотелось бы подчеркивать.

Есть еще момент несогласия с московской политикой: внешней и внутренней. Реформирование представляется нереалистичным. Что с ней делать? Придумать новую культуру, сказать, что мы вообще не про это. Давайте не будем ничего реформировать, а просто отряхнемся и скажем, что мы другие. Мы живем здесь, в Сибири, нам все эти войны с Америкой, Украиной, со всем остальным миром вообще по барабану. Мы пытаемся создать какую-то еще не испачканную идентичность ― сибирскую, например.

― Я сам себя называю сибирским художником. Я уехал в Москву, можно сказать, за политическим убежищем. В какой-то момент я обнаружил, что на мне висит нескончаемый поток административных дел, я хожу в суды, как на работу, только не получаю за это зарплату. Один раз это смешно, пока штраф в пятьсот рублей. Когда в шестой раз идешь в суд, уже понимаешь, что ни читателям в социальных сетях, ни новостным ресурсам это не интересно. Я решил, что важное дело в городе у меня одно ― 1 мая. И не обязательно мне там все остальное время присутствовать. К тому же, билеты в Москву из Новосибирска стоят дороже, чем из Москвы в Европу ― проще участвовать в европейских выставках.

― Я выставляю документацию. Практически не делаю работы, предназначенные для галерей и выставочных пространств. Показываю в основном фото, видео, плакаты с Монстрации ― то есть само искусство остается в Сибири. Честно говоря, я не знаю, как делать искусство для европейского зрителя.

Внешняя политика нашего государства ― бонус для современных художников. Россией вновь начинали интересоваться в Европе. Весь прошлый год шли выставки, приуроченные к столетию революции, все задались вопросом: «А что там происходит у современных политических художников?» В России происходит политическое безумие. Естественно, есть художники, которые с этим работают. Правда, тем, кто делает искусство для залов, сейчас тяжелее. Тем более в Сибири.

Если в Новосибирске делаешь выставку, хоть это и полуторамиллионный город, на нее придут 100-200 человек, которые уже видели все твое искусство. Непонятно, зачем работать на такую узкую аудиторию. Мы тут играем в современное искусство ― что-то вешаем на стены, просто чтобы собраться потусить. Никому ты это не продашь, ни в какие музеи это не попадет. В Сибири это дело очень увлеченных людей, не рассчитывающих вообще ни на какой успех. В Москве все-таки успех чуть ближе. Можно наблюдать, как делают другие. Труднее придуриваться, когда другие люди дела делают. Придуриваться надо в Сибири, где никаких дел нет.

― План ― провести Монстрацию в 20 российских городах, кроме Москвы. На самом деле, это происходит не специально. Москва «выпала» естественным образом. Люди, которые в Москве могли бы заняться Монстрацией, находят себе другие дела. Если в Москве можешь собрать людей на акцию, то скорее всего найдешь тех людей, которые будут платить тебе за это зарплату.

Москва — это не совсем Россия. У меня есть сомнения, что Монстрация тут вообще нужна. Она тут проходила, но затем в 2011 году случилась Болотная. Все увлеклись политикой. Конечно, Монстрация оказалась неуместна. Тогда даже были сомнения в ее уместности в Новосибирске. Но там довольно быстро сошла на нет протестная активность — в нее наигрались. И Монстрация стала нужна. Мы выходили с лозунгом «Мы — это вы», когда чувствовали, что происходит раскол российского общества на национальных предателей и патриотов: ты либо за тех, либо за этих — это уничтожение политической дискуссии. Функцией Монстрации тогда была попытка нейтрализовать истерику.

Наверное, со стороны выглядит, что Монстрацией в Москве должен заниматься я, раз я здесь нахожусь. Но 1 мая, раз в году, физически я могу быть только в одном городе, и пока этот город — Новосибирск.

― Мне хочется взаимодействовать с политической повесткой, но это представляется почти безнадежным делом, мрачным и тяжелым. Например, сейчас идет волна посадок анархистов. Якобы за терроризм. Я никогда не слышал, чтобы русские анархисты занимались терроризмом. Время анархистов в целом ушло ― они остались где-то в середине нулевых. Я чувствую потребность высказаться на этот счет.

В 2009 году я сам просидел месяц, пока меня не выпустили под подписку. Были похожие истории с группой «Война» ― они находились в тюрьме 3 или 4 месяца. Pussy Riot, получившие два года, стали переломным моментом. Потом был Сенцов, получивший 20 лет. Уже даже не смешно, когда кого-то сажают в колонию за репост. А когда это становится обыденностью, понимаешь, что с этим надо что-то делать.

Я выбрался в Москву, потому что до меня здесь никому нет дела. В регионах ситуация совершенно другая. Там продолжают сажать за картинки «ВКонтакте», и там я был вверху списка ― если занимаешься чем-то на стыке искусства и политики, это неизбежно. Вот, что меня беспокоит и с чем хочется работать, но я пока не понимаю как.

Мы, кажется, преодолели этап, когда у кого-то может случиться истерика из-за троллинга, сами уже не в той позиции, чтобы троллить, и слишком давно ходим, чтобы воевать с местной мэрией. Теперь мэрия делает все, чтобы не было конфликтов. Монстрация была формой протеста, но этот период прошел. Нужна новая риторика.