«Новосибирский джаз» — словосочетание, которое не поставить на одну полку с «французским шансоном», «берлинским техно» или хотя бы «свердловским рок-клубом» и «сибирским панком» в плане узнавания и понимания того, что за этими словами скрывается. Хотя такое положение дел объясняется скорее особенностями сохранения исторической памяти, связанной с определенными периодами, нежели отсутствием реального повода для разговора. То, что в Новосибирске, третьем по величине городе в стране, с середины 1960-х по 2010-е действовала активная и уникальная джазовая сцена — это факт, но факт, известный на сегодняшний день разве что специалистам и непосредственным участникам событий. В совместном проекте «Мастеров Сибири», «Афиша Daily» («Человек свободный: история сибирского джаза») и Jazzist («10 альбомов сибирского джаза») мы пытаемся восстановить справедливость и рассказать об истории и уникальности новосибирского джаза — и начинаем с разговора с барабанщиком Сергеем Беличенко.
Беличенко — без преувеличения ключевая фигура новосибирского джаза. Скрипач, пересевший за барабаны после знакомства с джазом в старших классах, Беличенко был не просто активнейшим музыкантом, игравшим в абсолютном большинстве важных новосибирских составов — он был еще и неутомимым организатором всевозможных закулисных процессов, необходимых для функционирования музыкальной сцены. Он организовывал концерты и фестивали, встречи и дискуссии, привозил в город знаковых отечественных и зарубежных музыкантов, вел передачи о джазе на радио и телевидении, писал книги, издавал музыку, преподавал, договаривался с официальными лицами и спонсорами — кажется, нет такого занятия в музыкальной среде, за которое Сергей Андреевич не брался бы и в нем не преуспевал. Мы поговорили с ним о фри-джазе, свободе в Академгородке и джазовом братстве по духу — а также о том, есть ли джаз в Новосибирске сегодня.
Музыканты нужны? По 10 рублей дашь?
Вы помните свою самую первую встречу с джазовой музыкой?
Вообще, я же по образованию классик, я на скрипке играл. После смерти Сталина синкопированная музыка уже звучала всюду — впервые я по-настоящему услышал ее в ансамбле старшеклассников своей школы. А потом мне досталась пластинка Дэйва Брубека, которая срубила меня начисто.
Чем срубила?
Свингом. Только этим. Именно этим ритмом, я с таким раньше не был знаком. С этого все началось. Мы делали полуподпольные концерты, полуподпольные джаз-клубы. Из многих мест нас гнали в жопу, но в некоторых кафе, молодежных, принимали, так что я бы не сказал, что у нас была плохая обстановка. Играть было где, все было нормально. И с властями была хорошая договоренность. Ну, в Академгородке все было свободно, все разрешалось. Были джем-сейшны, было музыкальное училище, были квартиры, где собирались и играли друг с другом, особенно в Академгородке. На улицах, в лесу. Все было.
А не было опасности, что такие мероприятия могу закрыть?
Нет, никаких запретов не было. Академгородок был про молодежь, и это все, наоборот, приветствовалось. Здесь были молодые ученые, которые делали науку для вооруженных сил Советского Союза, поэтому им разрешали все, что угодно, вплоть до того, что сюда приезжал и Галич, и Высоцкий. Начальство говорило: «Хер с ними, пусть они делают науку, а там пусть хоть голые ходят». Да и в целом молодежные клубы поощрялись, потому что это было лучше, чем кто-то лежал бы пьяный на дороге и орал песни.
Меня интересует вопрос организации. Это времена Советского Союза, 60-е годы — вам нужна была какая-то форма официальной организации, чтобы это проводить?
До 1975 года этого не нужно было. Не надо было ничего писать, все делалось по договоренности — находили помещение, делали рекламу. Приходили на площадку: «Вася, у тебя концерты, нужны тебе музыканты? — Нужны». «По 10 рублей дашь? — Дам». «Ну, и поехали». Народ в Новосибирске начал постепенно знакомиться с музыкантами — свои фестивали у нас пошли с 1962 года. Музыкантов становилось больше и больше, их качество стало расти, и так постепенно разрасталось джазовое пространство.
А что случилось в 1975-м?
Мы уже официально организовались, сделали творческое объединение под началом комсомола. Комсомол нам помогал деньгами, мы стали приглашать музыкантов из других городов. Приходили и говорили: «Вася, напиши письмо». Тот писал, что будет такой-то джазовый фестиваль, посвященный тому-то, пришли, пожалуйста, группу, и оплати. И комсомол оплачивал все дороги. Люди приезжали с Кавказа, со Средней Азии, с Прибалтики.
Будучи совершенно болванами, решили сами попробовать
Интересной особенностью новосибирского джаза всегда была его довольно мощная ориентированность на фри-джаз, или новый джаз, как тогда это называлось. Вы помните, как такая музыка появилась в вашей жизни?
В 1962 году мы впервые услышали современные джазовые пластинки — Орнетта Коулмана, Сесила Тэйлора. И мы решили сами попробовать — я первый и начал, у нас был первый состав, «Джамин» («Джазовые миниатюры» — Прим.Ред.), и мы начали это направление понемножку развивать. Помимо нас был еще один состав. Мы были совершеннейшими болванами при этом, абсолютно безграмотными, сами не знали, что мы играем. Но нас с большим удовольствием приглашали по другим городам и фестивалям — потому что это было необычно.
Но вы в книге «Синкопы на Оби» пишете, что реакция внутри советского джазового сообщества на ваши выступления с такой новой музыкой на фестивалях — например, в Донецке или в Таллине — могла быть настороженной или критической.
Правильно, потому что у них там, в Донецке или где, были уже свои установки, сформированные в комитетах по культуре, при партии, еще где-то. Там хуже воспринимали нас, да. Но мы спокойно к этому относились.
Не было ощущения, что вы делаете что-то, чего не понимают?
Нет, слезы никто не лил. Наоборот, мы считали, что пропагандируем это дело. Мы увозили его в Новокузнецк, Кемерово, Абакан, там находились люди, которым это тоже было интересно. Мы четко это распространяли, это была наша политика.
А внутри новосибирского сообщества как это сосуществовало? Вот есть люди, которые играют традиционный джаз, а вот есть экспериментаторы — было между этими направлениями какое-то трение, какие-то конфликты?
Нет. Ни кризисов, ничего. Музыканты в этом отношении уважали друг друга. Никаких конфликтов между нами не было. «(Сибирский) Диксиленд» играл свое, «Биг-бэнд (под управлением Владимира Толкачева)» играл свое, мы играли свое. Тогда все понимали, кто мы, что мы, откуда мы, и что мы с этого имеем, морально, прежде всего. Мы были братья по духу, понимаешь? Остальное нас особо не волновало.
Ехал и вез в чемодане шесть записей
Если говорить о доступности материала. Как в Новосибирске было с этим, где доставали записи? Насколько их было много?
У нас полно всего было, у нас радиокомитет громадный, консерватория очень большая. Местная коллекция — 5 тысяч дисков. Проблемы с информацией никакой не было.
А если говорить о записи своей музыки, то какие были для этого возможности в Новосибирске?
Записывались с концертов, с фестивалей, с джем-сейшнов. Или просто делали программу и шли с ней на радио. Никто за это не платил, наоборот, это поощрялось, делалась отдельная программа про этот ансамбль, это все записывалось. И есть до сих пор в архивах.
В какой-то момент в 1980-х выходит на «Мелодии» серия «Сибирский джаз», альбомы новосибирских коллективов выходят в Лондоне на лейбле Leo Records. Как складывались эти истории?
Очень просто. Передавали все в Питер через Сергея Курехина, Бориса Гребенщикова и выпускали. Мы нелегально передавали туда музыку, и все.
То есть вы сами записывали в Новосибирске и передавали через знакомых?
Да, да, отдавали им пленки.
И не было никакого официального подписания контракта?
Нет, ничего такого. Ехал (Владимир) Тарасов (барабанщик, участник трио «Ганелин — Тарасов — Чекасин», одного из первых и самых известных советских фри-джазовых составов — Прим.Ред.) и вез в чемодане штук шесть записей. Он и сам с Ганелиным так начинал. Советский авангард, который Лео Фейгин (основатель Leo Records — Прим.Ред.) выпускал, он потом всем присылал, в этом отношении он был честным человеком. У нас оригиналы дисков все были в коллекции.
А какой-то отклик издания этих записей был, например, на Западе, чтобы вы могли увидеть и понять, как воспринимается музыка, которую исполняют новосибирские коллективы?
Да, журналов джазовых было много, в них писали рецензии, я это тоже все собирал. Где-то писали, что не очень хорошо, в основном писали, что хорошо.
Ансамбль «Новое поколение», Владимир Ефимов (саксофон), Роман Столяр (пианино), Дмитрий Аверченков (контрабас), Сергей Беличенко
«Джазовое старое трио», Сергей Беличенко, Дмитрий Аверченков, Игорь Дмитриев
Говорить о джазе в Новосибирске сейчас смешно
Помимо музыкальной деятельности, вы всегда занимались еще и организационной, и просветительской — писали книги о джазе, читали лекции.
Организационной, в первую очередь организационной.
Ну хорошо, давайте поговорим об организационном аспекте. Если говорить о мероприятиях, которые вы сделали за все это время, есть у вас какое-то самое-самое, любимое, в рамках которого удалось сделать сразу все, что планировалось?
2008 год, был большой международный фестиваль. Мне тогда люди помогли деньгами, это были миллионы. Там одних американцев было человек 20, и все очень известные музыканты — Абду Салим, Фрэнк Лэйси, Дэвид Гилмор, Абрахам Бартон, много еще фамилий. Это были первые «Сибирские джазовые игрища».
А что в Новосибирске в области джаза происходит сейчас?
Сейчас у нас нет джаза как такового. Нет нормальных концертных выступлений в приличных залах, нет джазовых клубов. Только точечные выступления музыкантов за деньги, этакие местечковые джем-сейшены, в различных точках, где помимо джаза выступают все, кому не лень. Обычная аудитория таких мест не больше 20–30 человек. Это несерьезно, так что говорить о джазе в Новосибирске сейчас смешно. С новой фри-джазовой музыкой в городе тоже, увы, полный аут, и, думаю, надолго. Даже если такие музыканты появятся, им будет трудно собрать слушателей.
Наверное, единственное мое реальное занятие — это книги. В издательстве «Кабинетный ученый» ожидаются выпуски новых монографий. Первые два тома «Истории джаза для любознательных», ранее выпущенные в Новосибирске в бумажных обложках, выйдут объединенными в один солидный том. Недавно вышел «Мегаджаз» — это, по сути, третий том этого цикла. Еще я сдал в редакцию «Музыку нового джаза», обозрение фри-джаза, тоже очень большая книга, начинается с Колтрейна и кончается нашими днями. И будет книга «Метаморфозы отечественного джаза (1922–2022)», несколько более научная, соединяющая хронологию, культурологию и социологию. А пока я пытаюсь вернуться к переизданиям наиболее популярных альбомов «Ермателль рекордс» и архива, где с нашими музыкантами играли джазмены из США, Европы и Израиля.
Почему для вас так важно рассказывать об этой музыке и сохранять архив того, что в области ее исполнения происходило?
Потому что я это люблю. Люблю это больше всего. Если бы мне предложили обмен — или джаз, или что-то еще... У меня даже с супругой был такой момент, большой скандал — или играешь музыку, или развод. Естественно, я выбрал музыку. Люблю я это, не могу без этого. Именно организовывать, именно рассказывать — я много читал лекций, и по телевизору, и по радио, и вот сейчас пытаюсь сделать в Академгородке такое микрорадио. Мне нравится доносить эту информацию — возможно, как священнику нравится рассказывать, как существовал Иисус. Если не будешь рассказывать, все умрет.
1619
05 Октября 2022
Материалы по теме