О томской группе «Позоры» за последний год из условных «молодежно-ориентированных» медиа не написали только ленивые. Сработал даже эффект зеркала — например, журналисты ТВ-2 прочитали о «Позорах» на страницах «Медузы», обнаружили для себя существование этого коллектива и после этого взяли у него интервью. При этом изначально группа родилась как прощальный привет одного из ее создателей перед его отъездом в Москву, а теперь туда перебралась уже большая часть коллектива.
Александр Арляпов, главный редактор музыкального журнала «Новый рок», встретился с творческим ядром группы в лице Сергея Rhokhokho и Лены Кузнецовой (на фото вместе с ними новый участник — басист Игорь Вайман) в редкий момент, когда представилась возможность застать их в Томске. Сережа приехал в родной город всего на несколько дней, а Лена как раз собирала вещи в дорогу — в конце мая она тоже перебралась в столицу. Теперь и «Позоры» примкнули к армии провинциальных музыкантов, пополнивших собой московскую инди-сцену.
На фото слева направо: Игорь Вайман, Лена Кузнецова и Сергей Rhokhokho.
СР: Начнем с того, что создание группы и переезд — это два параллельных процесса, которые между собой связаны, но не так, как это обычно бывает. То есть изначально группу собрали ради прикола с друзьями, накануне моего отъезда. Захотелось перед этим повеселиться и на красивой ноте уже погнать.
ЛК: Лично для меня вопрос так не стоит: мол, для того чтобы стать какой-то значимой фигурой, надо обязательно переехать. Конечно, это неплохо, но это никогда не является гарантией. Потому что, помимо твоей творческой, музыкальной и прочей деятельности, существует еще остальная твоя жизнь, которая очень сильно усложняется с переездом в большой столичный город. Тебе нужно больше денег, нужно их как-то зарабатывать, где-то жить — вот это вот все. В Томске это делать, конечно, попроще. Из тех примеров, которые мне известны, когда люди переезжали в столицы, чтобы чего-то добиться, чаще всего ничего не происходило — потому что это не так работает. Если ты не можешь подняться, сидя где угодно, благодаря просто интернету, то, скорее всего, тебе и переезд не поможет. В любом случае, надо сначала в своем городе закрепиться, а потом уже как-то куда-то когти рвать.
ЛК: Если говорить про нас, то мы, как я считаю, все-таки закрепились в столичной тусовке, но это вообще не одномоментный процесс. Нужно со всеми дружить. В том числе это произошло благодаря нашей с Егором (Егор Вольф, бас-гитарист «Позоров» в Томске и участник множества других томских групп — Прим.Ред.) организаторской деятельности, когда мы привозили «Газель смерти» и подружились с Денисом Алексеевым, резидентом «Газели». Это многоуровневые контакты, которые нужно уметь устанавливать и поддерживать. И разворачивать в свою сторону. Например, во времена группы «Вхоре» мы все жили в Томске и при этом были вполне себе известны.
ЛК: Это не связанные вещи. Просто в Томске мне уже нечего делать, а хочется развиваться дальше. То есть здесь мне надо самой придумать некий качественно новый уровень, на который я хочу перейти, массу усилий приложить — при том, что в Москве для меня почва уже подготовлена. И я решила, что для меня наступил момент, когда я в Томске уже сделала все, что хотела и могла. Дальше пусть другие продолжают, кто остается, а я перееду и буду дальше по своей теме двигаться.
ЛК: Как музыкант я не могу сказать, что достигла потолка. То есть в карьерном отношении — может быть, но если иметь в виду творческие вершины... Я знаю, что меня были бы рады видеть в составе многих коллективов — но просто на данном этапе мне не очень интересно в эту сторону развиваться, не очень хватает времени, не очень хватает сил. Если говорить об организаторской деятельности — то да, наверное. Следующий уровень в том, что мне было бы интересно — это участвовать в организации очень больших фестивалей, огромных...
ЛК: Ну да, какого-то такого уровня, большие андеграундные опен-эйры. Если делать что-то подобное в Томске, а не в Москве, то несоразмерно больше надо вкладывать сил и несоразмерно меньший выхлоп получать в итоге. В Москве я уже вписалась в одну организаторскую команду. Я им пишу: «Чуваки, давайте делать фест!» А они мне: «Да, мы как раз собирались, давай с нами».
ЛК: Вообще, планов распадаться после EP у нас особо и не было. Вышло так, что Серега уехал, мы посовещались — будем писать дальше? Ну, давайте, идеи есть, значит, сделаем еще какое-то количество песен. Потом снова сконнектились: «Серега, ты в Москве же, давай там сыграем». Так получились концерты в столице. На самом деле нет такого в жизни группы, что мы собираемся на планерку и выясняем творческие планы на следующую неделю: распадаемся или нет. Конечно, мы ощутили потребность, увидели, что есть фидбэк, что люди еще что-то хотят от нас услышать — так почему нет?
СР: Фидбэк сыграл здесь роль не последнюю в любом случае.
СР: Скорее сюрпризом. С одной стороны, почему в Томске под нас угарели, было понятно — в одну группу собрались люди, которые участвуют в куче других групп, засвечены на массе концертов. Не то чтобы герои локальных мемов, но люди примелькавшиеся точно.
ЛК: Я впервые поняла, что мы что-то делаем не просто так, когда приезжали британские грайндкорщики Krupskaya (тоже на «Газели смерти»). После концерта они все по очереди подошли и сказали: «Нифига себе, это лучшее, что мы слышали в России!» И я задумалась: ребята, вы же пол-России проехали, играли в Москве и везде-везде, неужели вы ничего лучше нас не слышали? Может, в этом и правда что-то есть? А дальше начались фидбэки от друзей и музыкантов, чье мнение я ценю. И уж когда началась волна публикаций, я поняла, что, видимо, мы какой-то нерв нащупали и в***али в него сильно, так что всем больно стало и приятно.
/Общий смех/
ЛК: Мы поняли, о каком заведении речь.
СР: Можно даже вздохнуть и сказать: «Ну опять все это...»
СР: Это нормально, что кто-то так реагирует. Нам удивительно другое — что в наших песнях уловили какой-то радикальный месседж, какую-то маргинальную идею. Мы не можем сказать, что хоть как-то политизированы.
/Смеются/
ЛК: Могу сказать про негатив. На самом деле, после того как мы выпустили EP, первый месяц Серега каждый день говорил: «Где негатив-то? Почему никто не пишет, что это говно?»
СР: Мало его было. Даже то, что было — несерьезно.
ЛК: Единичные комменты — и те были направлены в адрес моей личности, внешности, типа у меня сиськи некрасивые. Ну то есть какой-то мелкий такой негатив, не по делу.
СР: Причем эти комментарии исходили от таких стереотипных людей, кто на это и должен реагировать. То есть нас не удивило, что их это задело — их заденет любой намек на любую феминистскую идею, даже не радикальную, а объективную.
ЛК: Просто даже констатация факта: я девка и у меня есть пи*да.
СР: И сразу: «Ааааа, да как вы заполонили все своими пё**ми, не можете ничего без п**д сделать». Что-то такое.
ЛК: Но, во-первых, этого было не так много. Во-вторых, я не могу понять, где они видят этот самый радикальный феминизм. Лично для меня это маргинальное течение совершенно, и мне не нравится, что меня с ним ассоциируют. Мне при этом со стороны сложно на себя посмотреть, чтобы понять, что именно они так восприняли. То есть я понимаю, где конкретно такие комментаторы видят некую андрогинию. С другой стороны, это ведь своеобразный срез людей, а точнее их восприятия нашего творчества: тот факт, что кто-то бычит на абстрактных мужиков, для них становится настолько личной историей — и при этом можно включить радио и услышать рэп про то, что «я убил эту суку», и этого всего несоизмеримо больше. И вот однажды ты услышал что-то другое — причем даже не про «убивать мужиков», а просто голос той самой «суки», которую мужики бьют ногами, и у тебя просто взрыв на это.
СР: В Брянске у нас был смешной эпизод. Один парень там очень сильно хотел поговорить с нами. И вся его предъява была собственно по поводу феста «Не виновата» с таким примерно посылом: вы преувеличиваете проблему, создаете ее на пустом месте, на самом деле этой проблемы не существует. Вот есть же серьезные проблемы — экология, например — вот ими и нужно заниматься, а не этой ерундой. Я ему в ответ говорю: «Сколько по России за год было акций, связанных с экологией? Только навскидку могу с десяток точно вспомнить, со свалками и так далее. А сколько было акций против домашнего насилия за последние, скажем, пять лет? Я, кроме нашей, не могу ни одной вспомнить». Но это его не убедило, он все равно нам доказывал, что мы раздуваем несуществующую проблему.
ЛК: Я не вижу тут проблемы. Я вообще по жизни за любой движ. Кто бы мне ни написал, я бы согласилась, если бы не было каких-то совсем уж непримиримых расхождений. Ну а с Pussy Riot у меня нет никаких расхождений и никаких проблем, поэтому да, я бы такое предложение приняла.
ЛК: Перед концертом в Санкт-Петербурге 9 декабря мы с Антоном Образина из группы Jars пошли в магазин за пивом. И я начала разговор о переезде, мол, не знаю, переезжать или нет — а он на меня так посмотрел и сказал: «Ну, я не знаю, были бы мы тебе здесь рады». /Смеются/ В этот момент я решила, что точно надо переезжать, раз мне никто не рад, и всех этих стариков раз**бывать просто.
ЛК: Панк-тусовка — это закрытое сообщество. Закрытое в том смысле, что все друг с другом повязаны и многое держится на личном авторитете, личных знакомствах. По-другому может быть только в каких-то коммерциализированных сферах, когда группа настолько большая, что у нее нет соратников и сподвижников, а есть только штат менеджеров и технического персонала. А на нашем уровне это именно комьюнити. И так везде. Я уверена, что и в Европе такая же ситуация. Просто там это может быть иначе организовано: если в Москве все вертится вокруг какой-то группы или издания или места/клуба, то за границей центром притяжения может быть культовый инди-лейбл, например. В остальном в Москве все то же самое, и это в некотором смысле и хуже, и лучше. Там просто больше этих тусовок.
СР: Да, в Томске она одна, а в Москве несколько параллельных.
ЛК: Там их много, они разного масштаба, и есть еще момент взаимодействия не только внутри каждой тусовки, но и между разными тусовками.
ЛК: Скорее, да. Я для себя так понимаю жизненный цикл тусовок: в какой-то момент одна тусовка стареет, ей на смену приходит какая-то новая, с ней что-то происходит, она достигает своего расцвета — вот как «Зураб» достиг своего расцвета в объединении всех этих разных комьюнити — но постепенно она начинает умирать и ей на смену приходит другая. Сейчас, на мой взгляд, мы в некоторой ситуации умирания находимся: много наших людей разъехалось, кто-то погряз в быту, работе, ипотеках, микроволновках и всем таком... На той же почве ничего уже не выстроить. Даже та объединенная тусовка, сложившаяся благодаря «Зурабу», уже несколько просела и потеряла какой-то нерв.
ЛК: Я вообще сейчас не наблюдаю, наверное, никаких тусовок. Я, конечно, вижу, что проходят какие-то вечеринки — «Кедровый саунд» и прочие движи — у них есть какой-то контингент. А у нас другой. Но ни то, ни другое не ощущается как какое-то полномерное движение. Все равно есть ощущение застоя в томской андеграундной культуре живых концертов, так сказать.
ЛК: Вот это ровно то, о чем я говорила. Для того, чтобы мне как организатору было, что делать, нужно существующую тусовку убить и сделать что-то совершенно другое, что-то радикально новое. При этом в Томске нет застоя в плане интересных групп — когда мы делали фест «Не виновата», то отличный лайн-ап собрали без труда. Коллективов, на которые стоит посмотреть, в Томске предостаточно. Но другой вопрос, что даже группы, попавшие в лайнап «Не виновата», не составляют какую-то единую тусовку. Да и невозможно, наверное, так сделать, чтобы они ее составили. Я задумывалась о том, что же нужно такое сделать, чтобы все это — как во времена «Зураба» — возродить, и поняла, что это должны делать другие люди, а не я.
СР: А разве не так выглядел самый первый «Зураб»?
ЛК: Ну нет, там все-таки были группы одного круга: «Бумажные Тигры», «Звезды». И все происходило в однокомнатной квартире. Его делала Яна, и там все было построено не на музыке, а на атмосфере: заходишь в эту однуху, и там люди тусуются. И ты начинаешь думать, что оказался в документальном кино про панк 80-х, сквоты и так далее. Из обычного подъезда ты сразу попадал в сумасшедший ночной клуб, где на потолке из проектора крутили «Космическую одиссею 2001 года», кто-то лежал и ее смотрел, группы играли. Может быть, у нас все было по-другому, потому что мы до «Зураба» и на гиги-то особо не ходили. Я играла в группе «Внутренний Экскурсовод», были обычные концерты, просто чтобы сыграть для друзей, маму позвать, не было никакого ощущения гиговой культуры. А вот «Зураб» начал уже делать концерты ради самих концертов, ради особой атмосферы, которая выходила на первый план. Нынешние молодые ребята видели, как мы это делали, и, может быть, хотят так же. Ну, то есть, если я ставлю себя на их место, я понимаю это так: хочется сделать так же, но навыков и внутреннего понимания неких механизмов пока не хватает. И получается такая реплика: мы хотим сделать фестиваль, давайте позовем группы и клуб снимем. Получается все как-то механически, без вот этого тонкого момента тусовочного, атмосферного. Он, наверное, появится с опытом, либо они начнут делать что-то радикально другое.
ЛК: Нет, у нас Егор отвечает за эту тему и он сказал: «Никаких физических носителей, это диджитал-группа».
СР: И я согласен.
ЛК: Да пошли они на хер.
СР: Я всегда очень снисходительно смотрел на людей, которые покупают винил.
СР: Нет, я понимаю, что кто-то это берет, как некую коллекционную вещь, то есть не столько ради музыки, сколько ради самой вещи, окей. Мне кажется, лучше тогда футболку купить или что-то еще полезное.
ЛК: Мы сделаем.
СР: Забились.
ЛК: А я все равно папе буду делать, он тоже крупный мужчина.
СР: Возвращаясь к винилу — мне вообще непонятен смысл выпускать «Позоры» на виниле, изначально и до конца все было в цифре. Только ради моды на аналоговое что-то там?
СР: Нет-нет, попрошу, это другое. Саунд-дрочерство — это все, чем я занимаюсь.
ЛК: Все нормально, он заплатил две тысячи штрафа, ему вернули машину, все хорошо.
ЛК: Ой, Саш, там все сложнее.
СР: Все очень сложно. Это даже вопросы не для одного интервью и не для одной документалки.
ЛК: Мне бы самой хотелось узнать о планах. Что касается Егора — он, конечно, ничего пока не говорил про переезд, но я все равно ощущаю это как дело времени. Я, конечно, не могу за него говорить. Но, с другой стороны, Егор и не стремится какую-то субстанциальную роль занимать, он не против, чтобы мы его на кого-нибудь заменили.
ЛК: Так у нас в Москве два «квази-Егора».
СР: И я уверен, если мы кинем объяву, то наберется еще пять-шесть и не только в Москве.
ЛК: У нас с басистами стихийно так и получается. Мы в Москве на фесте «Злоба» играли с Антоном Образиной на басу, в Питере на фесте «Знак равенства» — с Игорем Вайманом из группы «Корабельные сосны». То есть у нас есть как минимум два человека, которые знают полностью всю программу и доступны в столицах.
СР: Сейчас семь композиций.
ЛК: У меня одна написана.
СР: Ну вот седьмая в процессе дописывания. По поводу альбома: я всегда шутил, что как только хорошая панк-группа выпускает полноформатный альбом, то сразу становится плохой. Вот ипишки, синглы у панкушной группы всегда должны быть, а альбом...
ЛК: Я тоже не совсем понимаю для себя, как на уровне полноформатного альбома выдерживать концепцию. Мне кажется, это настолько нудное понятие.
СР: Тем более в нашем творчестве.
ЛК: Мне даже как слушателю очень тяжело полноформатные альбомы слушать. Вот я недавно увидела, что рэпер Локимин выпустил полноформатник, в котором 25 песен. Ну это просто п***ц. Я послушала три — и они одинаковые, про одно и то же: я делаю вот это, вы думаете, что я такой, а я не такой... Ладно...
СР: В общем, у нас изначально было сингловое творчество, и пытаться из него сделать какой-то альбомный концепт — это бессмысленно.
ЛК: Сейчас нам надо разобраться с ситуациями жизненными, а потом уже думать про творческие ситуации. Сейчас пока только выстраиваются первые планы по концертам, про релизы пока непонятно. Потребность есть, конечно. Если у нас будет возможность, то, в принципе, нам ничего не мешает продолжать.
ЛК: У нас зрела идея про клип и мы даже параллельно вели переговоры — точнее, не идея, а просто чувак из Питера написал: типа давайте снимать. Но там как-то сложно было, надо было продумывать сюжет и мы по темпам не очень совпадали, не было времени. В тот же момент написал и Женя: что послушал «Позоры», ему понравилось, и он хотел бы клип снять на «Кухонного боксера». Сразу обрисовал сюжет, у него в голове была картинка, от нас требовалось только подыгрывать немного и играть гиг — минимальное такое участие. На такой движняк грех не соглашаться. Воплощали тоже просто — дали художнику делать свое дело и делали свое. Хороший получился совместный творческий продукт и, на мой взгляд, хорошо отразил личное женино восприятие музыки нашей. Люблю, когда так.
ЛК: На том фестивале, в организации которого я участвую, нас сразу позвали сыграть. Кроме того, пригласили сыграть в июле на одном дне рождения, в сентябре позвали еще на один фестиваль. Я пока ответила, что может быть. А вот на всякие крупные и известные, типа «Боли», не звали. Это даже немного странно, потому что при этом мне написали и попросили дать комментарий о группах-участниках из лайнапа «Боли». Я сразу спросила: «А что ж нас не позвали?» Мне ответили: «Ой, а мы не организаторы».
ЛК: Вот понятия не имею. Мне кажется, тут задействованы какие-то личные моменты. Это же тоже тусовка. Для того, чтобы тебя позвали на «Боль», ты должен примелькаться на казарьяновских мероприятиях, для того, чтобы еще куда-то позвали, ты должен тоже с кем-то быть знакомым, за руку здороваться, в щечки целоваться и все такое. Мы, с одной стороны, не находились в Москве, с другой стороны — были на виду. Так что я не знаю, если честно. То есть личные контакты у нас налажены через тусовку «Газели Смерти» — вот по этой линии в основном приглашения были. Может быть, кто-то из оргов и вправду думает, что мы какой-то радфем, еще что-то — я не знаю, не хочу гадать про чужие мотивы. Что же касается логистических проблем, то они, конечно, есть, но обычно такие большие фесты в наглую предлагают провинциальным группам приехать за свой счет. В общем, это не препятствие, если бы хотели позвать, написали бы.
ЛК: Мне сложно рассуждать о нем в таком ключе, потому что это далеко не первый мой личный тур с разными группами. Все они примерно одинаково тяжело проходят, и этот не исключение. Я сильно устала, потому что очень много на себя взяла, но все прошло хорошо — и с финансовой точки зрения, и в плане атмосферы, не было никаких эксцессов. Даже голос ни разу не потеряла.
СР: Были местами немножко грустные моменты, но в целом, когда тур закончился, послевкусие осталось очень приятное. Как говорится, оно того стоило.
СР: У меня совет простой будет: нужно сидеть и делать, не обламываться и угарать. В плане творческом, вот как я подходил: если какая-то часть не получается, то я всегда это тырил. /Смеются/ Вот пытаешься придумать гармонию, она не выходит, ну ты гармонию сп***ди, все остальное сам доделаешь.
/Смеются/
СР: Да, рецепт прост.
ЛК: А я начинающим музыкантам и организаторам могу посоветовать не думать слишком много о себе, не думать о том, что вы делаете что-то суперважное и суперновое, то есть не заниматься творчеством только для удовлетворения собственного эго. Потому что, по-моему, это самый гиблый и ужасный мотив. Если вами только такие мотивы движут — пожалуйста, пишите в стол, не надо это транслировать. А вот если вас реально это все торкает и очень хочется это делать — тогда делайте. Но помните — публика никогда не виновата. И если вас кто-то не знает, о вас кто-то не пишет — в этом не виноват никто, кроме вас самих. Не нужно ни от кого ничего требовать — требуйте от себя.