История творческого пространства «Арт-пропаганда» в городе Юрга Кемеровской области — удивительный сюжет, изобилующий внезапными поворотами. Художник-самоучка Олег Новиков в далеком 2000 году арендовал подвал и на чистом собственном энтузиазме превратил его в настоящий, хотя и маленький культурный центр. Во второй половине нулевых этот подвал в небольшом индустриальном городке стал своего рода связующим центром для молодого современного искусства Сибири — сюда приезжали и знакомились между собой художники и музыканты из Новосибирска и Томска, Кемерова и Красноярска. Участники творческого сообщества «Вовне», объединившего музыкантов и творческих людей из Новосибирска, Томска и Кемерово, до сих пор благодарны Новикову за то, что познакомились на его мероприятиях.
В 2012-м город отказался пойти навстречу художнику-энтузиасту, накопившему долги по аренде, и помещения Новиков лишился — но уже в 2017-м подвал снова, почти магическим образом, вернулся к нему. Новое открытие «Арт-пропаганды» торжественно состоялось в марте 2020-го — но, как нам всем слишком хорошо известно, вместо новой страницы истории проекта в марте 2020-го началась пандемия. Мы поговорили с Олегом Новиковым на рубеже 2020-го и 2021-го о богатой истории «Арт-пропаганды», конфликте с городом и туманных перспективах.
До 90-х примерно у нас была хорошая культурная атмосфера
Юрга — это был город молодых специалистов. У нас, если посмотреть, улица Ленина находится черт знает где, у вокзала где-то— потому что сначала ничего, кроме станции, просто не было. Город, по сути, после войны создали — сюда эвакуировали заводы разные: с Москвы, с Ленинграда, с Волгограда. Из них был собран один большой машиностроительный завод. Я в 80-е годы успел там поработать — выучился на программиста и работал на станках с роботом-манипулятором, обслуживал их. Успел поделать штуцера для «Бурана». То есть работа была высококвалифицированная, много было специалистов. Это был военный завод, мы много чего делали — например, передвижные железнодорожные составы для перевозки ракет. У меня отец приехал сюда служить из Питера; он там работал на Кировском заводе, и его сюда послали в армию, в итоге он тут потом остался.
До 90-х примерно у нас была хорошая культурная атмосфера — советская, традиционная, но довольно мощная. К нам приезжал симфонический оркестр — у нас рядом Новосибирск, Томск и Кемерово, но симфонический оркестр приезжал в Юргу чаще, чем в Кемерово. Здесь был хороший ДК, полный зал собирался на оркестр или на джазовые какие-то вещи. Но в 90-е, когда открыли все шлюзы и границы, все специалисты — а в городе большая была прослойка немцев, евреев, и все культурно продвинутые — вот в 90-е они все уехали. Город опустел, а вместо них стали приезжать из деревни, с ближайших районов, с тех мест, которые ближе к Кузбассу, беженцы и так далее. Среда стала малокультурная — когда симфонические оркестры приезжали, уже мало людей было.
Чтобы были собрания, встречи, хэппенинги
«Традиционалисты, которым по 30-50 лет было, и 20-летние — мы все были на равных, все начали с нуля разбираться, что такое современное искусство. Я окунулся в это с энтузиазмом, начал все изучать. Но 20-летним было легче с молодости настроится на эту волну».
Культура у нас здесь довольно традиционалистская, а я всегда был, скажем так, экспериментатором. Художественного образования у меня нет — я поступал, попытался поучиться, но это оказалось совсем другое, не то. Того, чего я хотел, не было. У меня родители не имели представления о художестве, но я с детства ездил с отцом в Ленинград, мы ходили в Эрмитаж, я имел представление об этом. В 80-е началась перестройка, много всего появилось мгновенно: кино, книги, выставки, много такого, о чем никто раньше даже представления не имел — книги Хармса, Платонова... Традиционалисты, которым по 30-50 лет было, и 20-летние — мы все были на равных, все начали с нуля разбираться, что такое современное искусство. Я окунулся в это с энтузиазмом, начал все изучать. Но 20-летним было легче с молодости настроится на эту волну. Получилось, что какое-то количество людей, занимающихся самообразованием, сформировали некий круг. С этого все и начиналось.
У нас вроде и школа хорошая есть, и изостудии, и кружки. Но я думал, что там будет творчество, а его там не оказалось, сплошное ремесло. Везде сплошной традиционализм, пейзажи. Я походил в разные места и сам стал продолжать что-то делать. Просто мне нравилось что-то делать: лепить, рисовать, играть на гитаре. Среда все равно была, были товарищи, знакомые, художники постарше.
В середине 90-х у меня своя мастерская появилась — получилась точка пересечения, где происходили квартирники, квартирные выставки. Я понимал подсознательно — чтобы расти и развиваться, нужно движение, нужен коллектив. Не просто самому иметь мастерскую, а чтобы были собрания, встречи, хэппенинги. Чтобы любые квартирные выставки превращались в свободное общение: все приходили, и начиналось общение, все в этом участвовали и организовывали. Чтобы были и участники, они же организаторы, они же и зрители.
В Кемерово в то время проходили симпозиумы, я о них слышал. Там был проект СНК, «Сибирская Nova Kultura». Они делали такие сборные культурные мероприятия в местах, которые под это не заточены, обычных стандартных местах. 2-3 дня и все, дальше все исчезает. Я о них слышал, но мне не удавалось на них попасть. Но был еще «Бункер» в Новосибирске — это было большое бомбоубежище, недалеко от площади, по Красному проспекту если идти. Там нужно было зайти в кафе и сказать «мне нужно в "Бункер"», а потом пройти в подсобку и идти по огромному коридору. Там была постоянная экспозиция, поэтические вечера проходили. Мне нравилось, что есть специальное место для таких мероприятий, и больше там ничего другого не происходило. С тех пор у меня зародилась идея, что нужно такое место. Его нужно сформировать, обустроить. «Бункер» и кемеровские симпозиумы прекратились потому, что их организаторы оба разбились — они ехали в Барнаул на фестиваль. Это произошло в 2002 или 2003 году.
«Один из самых важных для меня стимулов — это мои дети. Они стали подрастать и всем интересоваться. Моему сыну на тот момент было 17 лет, и он уже учился в Кемеровском музыкальном училище, он на открытие пригласил своих соучеников, и они на улице играли на двух скрипках, на трубе, виолончели какую-то классическую музыку. Это было, конечно, нечто! Половине города это было слышно».
Помещение «Арт-пропаганды» появилось у меня в 2000 году. Сначала это был просто заброшенный подвал — он сдавался полностью, но сначала я арендовал только одну его часть, привел ее в порядок, провел электричество, обустроился. Потом, постепенно приводя в порядок остальные его части, я начал и их арендовать. С середины 2000 года по 2004-й я его приводил в порядок со своими единомышленниками. Регулярно приходило человек 10, эпизодически — человек 15-20 еще. Кто-то был из художественной среды, с ними приходили знакомые. Когда я ездил в Новосибирск, там было общежитие от НГАХА (Новосибирская государственная архитектурно-художественная академия), на Гурьевской — там тоже происходили спонтанные квартирные выставки и хэппенинги, я познакомился с ребятами, они стали приезжать. Вот комикс у меня висит, а рядом фото, на котором автор комикса Денис Рец позирует рядом со своим портретом, а рисует портрет Николай Зайков, график, гипер-реалист такой — это все оттуда ребята. Сейчас Зайков доцент в Барнауле; в 2006 и 2007 годах он по отбору «Третьяковки» и «Русского музея» признавался лучшим графиком России.
У нас была тусовка, проходили какие-то мероприятия, но все было неофициально, без анонсов, среди друзей. Когда у меня появилось это помещение, возникло желание сделать уже что-то официально. Чтобы сюда приходили случайные люди тоже, делать анонсы, объявления. Наивность двигает прогресс. Я пришел в администрацию, хотел анонсировать открытие, но не знал, как это сделать официально, так что просто пришел к ним и предложил что-то вместе делать. Там начались отписки, бюрократические отговорки. Так год прошел, и я решил, что не буду ничего официального делать — без каких-либо официальных статусов я пошел на телевидение. У нас было два канала, я просто пошел к ним, зашел, рассказал, что хочу сделать открытие галереи. Это был май 2005 года, я пришел к ним в апреле. Они пришли, сняли сюжет, проанонсировали, и мы сделали открытие. Один из самых важных для меня стимулов — это мои дети. Они стали подрастать и всем интересоваться. Моему сыну на тот момент было 17 лет, и он уже учился в Кемеровском музыкальном училище, он на открытие пригласил своих соучеников, и они на улице играли на двух скрипках, на трубе, виолончели какую-то классическую музыку. Это было, конечно, нечто! Половине города это было слышно. А тут в подвале играл Штокхаузен, вертолетный квартет по всему помещению, происходили разные экспериментальные вещи. В Юрге ничего такого никогда не было — у нас в архивах сохранились разные фото с открытия.
Стали приезжать люди, вокруг все оживились
С этого момента произошел мощный прорыв, стали приезжать люди из Томска, Кемерово, Новосибирска. Просто по сарафанному радио все узнавали и приезжали, я со всеми знакомился. Приезжал фотограф Ваня Рябов из Томска, сейчас он в Питере видеограф. Он один из первых приехал, мы с ним познакомились. Стали приезжать люди, была выставка, вокруг все оживились. Юрге еще повезло в том, что она находится посередине. Если автобус ехал из Томска в Кемерово, он останавливался в Юрге на автовокзале, мог даже час стоять. Раньше было много транспортного сообщения: несколько автобусов, электричек. Электрички-экспрессы соединяли Томск, Новосибирск, и так как они шли через Юргу, все было плотно связано. Люди ездили на работу, электрички ходили регулярно, утром и вечером, так что можно было заехать в Юргу на часок-другой и успеть вернуться еще. Сейчас такого нет — меньше автобусов, электричек вообще нет.
В течение года я перезнакомился со всеми, на годовщину «Арт-пропаганды» сделал фестиваль «Движение», уже вместе с администрацией города. Я опять к ним пошел с предложением сделать вместе мероприятие, но в итоге разочаровался в этой идее и с тех пор никогда с администрацией никаких дел не имел. Они отняли у меня массу сил на бюрократические вопросы. Лучше я буду делать меньше мероприятие, но оно будут качественнее; камернее, да, зато я смогу все контролировать. Тем не менее, хотя мне казалось, что ничего не получилось сделать на фестивале из того, что мы хотели, народ был в восторге. Для меня за год это уже стало чем-то обычным, но, когда это впервые произошло в масштабах города, для него это было культурным шоком. Меня все время стимулировали отзывы и реакции людей.
Самый важный момент, который я понял после «Движения» —что это было полностью наше пространство, тут можно было ночевать, оставаться. Если фестиваль проходил в течение трех дней, то мы тут просто жили. Здесь была, по сути, наша резиденция, тут спали около 30 человек. Мы тусовались, все переобщались, перезнакомились. Несмотря на то, что мероприятия стали проходить в разных местах города, останавливались все именно тут. Это ключевой момент по сути. Получилась резиденция, именно групповая, коллективная. Это сложилось именно здесь — ни в Томске, ни в Новосибирске такого не было. Если там и собирались на несколько дней, то потом все разошлись по своим группам, с которыми пришли. А тут много незнакомых людей перезнакомились. Получилась, по сути, коммуна, хотя и непостоянная — хотя друзья у меня периодически прямо жили. Приятель из Питера как-то жил около трех месяцев; периодически выбирался то в Новосибирск, то в Томск, опять сюда возвращался. Люди сами приезжали, привозили свои работы, сами участвовали в организации выставок, инсталляций.
Раз в год мы делали что-то большое
«Там были американцы, голландцы, треть участников с Европы, треть — с западной части России и треть — Сибирь. От горлового пения до трансеров — полный мультикультурализм. Культовый был фестиваль, про него многие до сих пор вспоминают. Я там был участником, мне дали площадку, и там был реализован мой опыт таких аналоговых практик. Из этого опыта родился фестиваль "Митрофан", единственное наше мероприятие, которое можно назвать серийным».
У нас началась регулярная деятельность — выставки, концерты, видеопоказы. Выставки раз в квартал менялись примерно, музыкальные события тоже проходили. Примерно раз в год мы делали что-то большое, вне «Арт-пропаганды» — был плюс в том, что меня уже знали, я мог прийти, договориться о фестивале или крупной площадке. Через год после «Движения», например, мы сделали «Inoтеатр № 0», камерное такое мероприятие — а в следующем году оно уже разрослось и прошло в клубе «Строитель». Все мероприятия были разные, мне не нравилось развивать какой-то один формат, тиражировать одну идею. Каждый раз хотелось делать что-то новое по формату и по содержанию. После фестиваля «Движение» у меня появился большой экран 5×6, и я в первый раз сделал на улице мероприятие, такой опен-эйр. Фестиваль был в мае, а осенью, когда было тепло, но рано темнело, я сделал такое уличное мероприятие. Образовалось к тому времени много хороших качественных материалов: видео, фотографий. Я сделал выставку и презентовал это на экране, на улице; тогда же у меня были эксперименты визуализации с аналоговой техникой.
У меня много аналоговой техники: от элементарного фильмоскопа до сложной, вроде изопроектора. Это такой прибор типа проектора, только советских времен — у него мощная лампа, его ставят на стол, сверху призма, на него кладут прозрачные материалы. В 2008-м был международный фестиваль «Хан-Алтай», его делали к затмению на Онгудае — я на него вывез всю свою аналоговую технику. Там были американцы, голландцы, треть участников с Европы, треть — с западной части России и треть — Сибирь. От горлового пения до трансеров — полный мультикультурализм. Культовый был фестиваль, про него многие до сих пор вспоминают. Я там был участником, мне дали площадку, и там был реализован мой опыт таких аналоговых практик. Из этого опыта родился фестиваль «Митрофан», единственное наше мероприятие, которое можно назвать серийным.
С 2011 по 2015 год у нас была серия мероприятий на острове, каждый год в августе — начинали с чистой акустики, но потом было и электричество, и видео, в общем, полностью оснащенный фестиваль. Идея была в том, чтобы выбираться на природу и работать с природными материалами, что нас окружают. Жучки, мотыльки, травки — все это мы могли снимать и тут же транслировать, работать с этим как с визуальным материалом. Для меня это был очень мощный культурный прорыв.
Начались бодания, и я в какой-то момент придал это общественной огласке
Помещение у меня было большое — большая часть была отдана под культурные процессы, но в одной его части была оборудована швейная мастерская. Я занимался там всяким — перетягивал автомобильные салоны, рули, сиденья, мебель какую-то реставрировал. На этой работе держалось все финансирование — все, что происходило в «Арт-пропаганде», всегда было бесплатным, но на выездных мероприятиях надо было все оплачивать, а внешнего финансирования у меня практически никогда не было. Накопилась задолженность по аренде, которую я в течение некоторого времени пытался как-то реструктурировать. Примерно с 2000 года я наблюдал этот процесс административного деградирования — как уходят специалисты, гуманитарии, а вместно них приходят люди малокомпетентные и малоприятные. Если поначалу было видно, что им как-то неловко даже мне отказывать, они что-то обещали и не выполняли, потупив глаза, то потом меня стали просто посылать.
Я приходил и говорил: «Давайте сделаем какие-то льготы или что-то такое». В городе как раз сменился мэр, и он и его команда увидели эти задолженности по аренде — не только у меня, по всему городу такая ситуация была. Он пришел, начал искать финансовый ресурс, решил собирать со всех, кто должен, причем жестко, по максимуму — накрутил пени, штрафы. Я начал сопротивляться, и их это как-то задело прямо — какой-то непонятный художник возмущается, кто он вообще такой. Начались бодания, и они как-то жестко и грубо это все очень делали, и я в какой-то момент придал это общественной огласке. Начались какие-то письма, сборы подписей. На тот момент таких историй было немного, но после «Арт-пропаганды» такое стало повсеместно — художников выселяли из мастерских, пытались закрыть нашу художественную школу, которая существовала много лет. Искусственно так все подведено было — были предписания от пожарных сделать определенные вещи, но финансирования их осуществить выделено не было, а они же бюджетники, у них нет другого источника финансирования. Они боролись и бодались вплоть до того, что написали обращение к президенту, только тогда школа сохранилась.
Одним из предлогов нас закрыть было отсутствие официального статуса; мне в администрации сказали, что если бы у меня была оформлена автономная некоммерческая организация, то были бы законные основания с нами сотрудничать. Но это был просто один из этапов нашего противостояния — надо было мне что-то ответить, и они ответили так. Организация была сделана, но это не сработало. На данный момент она на меня оформлена, я ее поддерживаю, сдавая нулевые отчеты в надежде на лучшее будущее.
Никого нет, я один
«Ощущение такое, будто я снова вернулся куда-то туда, когда "Арт-пропаганда" только начиналась, в 2000 год. И с городом у меня такое же ощущение, дежавю сплошное. Всей тусовки вокруг "Арт-пропаганды" не стало — не только в Юрге, но и в ближайших округах остались только единицы тех людей, кто тогда был рядом. Никого нет, я один. Тогда была инерция: приходили новые люди, молодые, втягивались, а теперь, получается, с 2012 года полный вакуум. Иногда кто- то приезжает, но их очень мало — не только участников, но и зрителей тоже почти никого не осталось».
После того, как «Арт-пропаганды» не стало, я все законсервировал и уехал в глушь — занялся пчеловодством, стал строить себе там студию. У меня в жизни всегда так происходило — возникали новые увлечения, которые через какое-то время становились актуальными и необходимыми. Я уехал в глушь и во время всей этой пандемии и чувствовал себя там прекрасно — можно сказать, я к ней подготовился. Я проводил какие-то опен-эйры уже после «Арт-пропаганды», она как бы переселилась вовне, стала существовать вне конкретного пространства. А потом так получилось, что мы с сыном зашли сюда в 2017-м и узнали, что помещение выставлено на аукцион — сын сказал, что надо брать. После «Арт-пропаганды» остался большой архив, он по тем или иным причинам приходил в негодность. Что-то лежало в гараже, что-то у меня дома, что-то в мастерской. Что-то я вывозил, участвовал в каких-то мероприятиях, например, в «Тезисах». То, что можно было выставлять, я хранил в хороших местах, а то, что было в виде эскизов или каких-нибудь требующих реставрации объектов, было в гаражах или подвалах и постепенно утрачивалось. Так что когда я вернулся, главной задачей было привести в порядок все то, что есть.
Сомнения по поводу дальнейшего были и есть. Непонятно, какой вектор движения в будущее избрать. Ощущение такое, будто я снова вернулся куда-то туда, когда «Арт-пропаганда» только начиналась, в 2000 год. И с городом у меня такое же ощущение, дежавю сплошное. Всей тусовки вокруг «Арт-пропаганды» не стало — не только в Юрге, но и в ближайших округах остались только единицы тех людей, кто тогда был рядом. Никого нет, я один. Тогда была инерция: приходили новые люди, молодые, втягивались, а теперь, получается, с 2012 года полный вакуум. Иногда кто- то приезжает, но их очень мало — не только участников, но и зрителей тоже почти никого не осталось. И тут еще пандемия.
Я два года думал привести все в порядок, сделать мероприятия, попробовать собрать народ; может, кто-то появится, волонтеры, молодежь, и мы начнем куда-то двигаться и опять все с нуля начнем. А сейчас пришел к такому мнению, что несмотря на все происходящее в мире, как минимум надо приводить все в порядок и делать музей нашего альтернативного творческого движения. Делать постоянную экспозицию, и когда наступит возможность собирать народ — собирать его. Есть задел в плане того, что есть архив, есть запасник разных материалов. Не только материальный, но и цифровой, там и фото, и видео.
Сейчас я еще смотрю в сторону онлайн-форматов, как можно совместить выставочную деятельность с возможностями, которые дает онлайн. Я смотрел недавно спектакль, в котором сочетаются эти форматы, там обсуждение было онлайн. Этот момент получается как бы отзеркаленным, когда зрители сначала смотрят, а потом имеют возможность обсудить вместе на общей онлайн-площадке. Плюс таких форматов в том, что есть возможность собрать аудиторию с разных городов и стран. Я хочу хотя бы человек 10 собрать. Пока такой план.
2892
16 Февраля 2021
Материалы по теме