Аксинья и Ника Сарычевы: «Вообще, бьютивандализмом мы занимаемся всегда»

Розовый кирпич в потоке серой тротуарной плитки


Аксинья и Ника Сарычевы в Томске известны давно и хорошо. Дочери художника Александра Сарычева, обе сестры сами получили художественное образование и успешно участвуют в выставках на уровне региона и страны.

Группа 18:22 образовалась в 1999 году на момент рождения Ники. Действует по принципу клановости, родства, автономности, феминности, активно функционирует с 2018 года.

Область внимания: внутреннее — сестринство, детство, кровная связь, больное и личное, приятное и милое, самое важное и трудное; и внешнее — социальное взаимодействие, внедрение (интервенции) в общественные пространства, поиск разломов, дыр, трещин, ситуативность, стихийность, восприимчивость, реакции к обстоятельствам, изучение чувственного, телесного.

Отдельные работы сестер также замечены в таких выставках, как Регион 70, Фестиваль нового искусства, Street Vision, Красноярская музейная биеннале современного искусства, Фестиваль «Мука. Склады искусства», 4-я Уральская индустриальная биеннале современного искусства, «Лаборатория нового искусства» и самоорганизованные ивенты в «Котельной». Откуда название 18:22 и в чем заключается концепция дуэта, сестры рассказали нам в интервью.


«Идем, например, на работу или в магазин и что-нибудь обязательно украсим»

Давайте начнем разговор с вашего последнего мероприятия, майского. Насколько я поняла, это было спонтанное решение?
Аксинья: Есть такие события, нквн-лайт, которые в Томске проводит Игорь Смольков. Они проходят каждую неделю и затрагивают разные темы. Игорь предложил нам сделать что-то вместе, и мы провели такую вечеринку в стиле бьютивандализма.
Ника: Начали мы с украшения городского пространства, а потом переместились в квартиру и делали экстремальный макияж.
Аксинья: Вообще, бьютивандализмом мы занимаемся всегда. Идем, например, на работу или в магазин и что-нибудь обязательно украсим. Это всегда стихийно. Но конкретно 31 мая все было более организованно, чем обычно.
Расскажите о сути бьютивандализма. Это украшение окружающей среды?
Ника: Это подчеркивание каких-то недостатков. Мы часто работаем с изъянами: трещинами, разломами, аномалиями. Недостает кирпича — мы пытаемся восстановить эту нехватку.
Аксинья: С одной стороны, это украшение, восстановление, а с другой — пометка. Как ежегодное окрашивание бордюра в белый цвет городскими службами.


То есть вы действуете им в противовес?
Аксинья: Нет, скорее имитируем их.
Ника: Ты про специфику российского городского благоустройства хочешь сказать?
Аксинья: Не знаю.
Вы «обьютивандалили» какой-то участок, что дальше?
Ника: Мы наблюдаем за ним и, как правило, он меняется. В этом тоже есть определенный смысл, восприятие того, что мы делаем, через время.
Аксинья: Вообще все, что мы делаем, касается времени. Да и вообще, мы живем вместе 20 лет.
Ника: И вот эти объекты, которые мы создаем, они меняются. Нельзя сказать, хорошо или плохо, но в самом факте перемены есть некий смысл. Они растут.
Аксинья: У нас много объектов по тем местам, где мы часто ходим. Часто замечаем, как некоторые объекты разрушаются, что-то остается незамеченным, а другие...
Ника: Органично встраиваются.
Аксинья: Да! А некоторые просто убирают, ставят на их место что-то еще, латают дыры, так сказать. Есть один заброшенный двор в самом центре города, в котором мы весной сделали несколько объектов, теперь наблюдаем, как они меняются со временем.


Меняются из-за погодных условий или вмешательства человека?
Ника: Конкретно в том месте из-за погоды.
Аксинья: Да. Все прорастает травой, двор живет своей жизнью, это замкнутая система со своими правилами, в которые никто не вторгается, кроме нас.
Ника: Очень важно получать обратную связь от людей и природы. Например, мы шли мимо стойки с кирпичами, и отметили один кирпич розовым цветом. А рабочие его положили вместе с другими в новую дорожку! Он до сих пор там находится. Причем там недалеко детская площадка, и дети, вероятно, видя этот кирпич, стали повторять и раскрашивать другие кирпичи на этой дорожке.

«У нас тут все объекты про сердце»

Это ведь не первый заброшенный двор в центре города, который вы используете как выставочную площадку? «Котельная» — тоже такой уголок на виду у всех, в то же время выпадающий из общей картины. 29 мая вы открыли сезон событием «Соитие после долгой разлуки», на котором выступали и как арт-руппа 18:22, и по отдельности.
Ника: У нас были некоторые объекты, которые мы делали по отдельности, но мы все равно решили выставиться совместно.
Аксинья: Последнее время мы работаем в группе, но при этом у каждой есть свои объекты. В мае нужно было открыть сезон в «Котельной», потому что каждую весну мы это делаем. У Оли (томская акционистка, занимающаяся огородным партизанством — Прим.Ред.) возникла идея сделать выставку про связь, и мы стали думать: что это такое, что означает для всех нас вместе и для каждой из нас.
Ника: Практически ничего нового мы не выставляли, в основном те работы, которые сделали за последнее время. Звучит забавно, ведь «последнее время» и «новое» — это одно и то же, но в нашем случае, новое — это здесь и сейчас.


Какие например?
Ника: Большую часть объектов составляют книги. Графические или с нашими заметками, есть личная книга со вставками вроде кардиограммы.


А чья кардиограмма?
Аксинья: Моя. И УЗИ сердца тоже есть. У нас тут все объекты про сердце, про то, как слушать сердце.


Вспоминаю вашу выставку «тесно».
Аксинья: Да, кстати, сердце оттуда.

«Помню, как мы бежали в Россию от гражданской войны в Таджикистане»


Откуда вообще возникла идея 18:22, как она развивалась, в каких выставках вы уже участвовали? Есть ощущение, что при всей вашей активности в томском арт-сообществе вы существуете немного изолированно — как вы сами себя ощущаете?
Ника: Есть такое. Более-менее активную деятельность мы начали в 2018 году.
Аксинья: Ника болела в начальной школе, у нее одна ноздря была заложена больше, чем другая.
Ника: И я решила дать им имена. Та, которая лучше дышала — 18, другая — 22.
Аксинья: Вообще, ты часто болела в детстве. Твой организм жил какой-то отдельной жизнью, особенно нос.


Гоголевские мотивы...
Аксинья: Мне кажется, это как-то связано с «Синими носами». Вообще, у нас же многое связано с темой детства. Многие наши объекты связаны с нашим собственным языком. Например, наши плакаты на ткани — это шутки и поговорки из детства.
Ника: Для нас в них много смысла. Они очень локальные, между нами.
Аксинья: С одной стороны, да. С другой, мне кажется, в детских играх есть отражение того, что происходит вокруг, и очень интересно наблюдать за этим.


И ваше творчество в каком-то смысле рефлексия относительно вашего детства или детства вообще?
Аксинья: Да, это личная история, но как раз через свой личный чувственный опыт художник выходит на какие-то общие, даже исторические моменты. Например, я помню, как мы бежали в Россию от гражданской войны в Таджикистане после распада Союза. Личная жизнь всегда связана с жизнями других людей.
Перед самым началом изоляции у вас была дистанционная выставка для проекта под Тулой?
Ника: Для дистанционной выставки «Между» Максима Амельченко и Ани Лялиной — мы вели трансляцию из того самого двора, про который мы говорили раньше. Красили собачью будку в розовый цвет.
Ника: С ней просто связано важное событие.
Аксинья: У нас умерла собака, которая жила с нами много лет. При этом тема изоляции там тоже промелькнула. Собачья будка — это хорошая метафора.


Открытие сезона в «Котельной», получается, тоже связано с изоляцией — прямо и косвенно. К вам ведь в итоге приехала полиция?
Ника: Да, но не из-за того, что мы нарушали режим изоляции. Из-за жалоб на шум.
Аксинья: Нужно быть осторожнее и хитрее, просто не попадаться.
Ника: Мы просто не рассчитывали, что придет столько людей.
Аксинья: Да, в какой-то момент все немного вышло из-под контроля.


А сколько людей пришло в итоге?
Ника: До часу ночи люди шли (выставка началась в 8 часов вечера — Прим.Ред.).
Аксинья: Человек 100, наверное, было.


Люди устали от изоляции?
Аксинья: Да.


В связи с темой изоляции очень много попыток перенести выставки в онлайн. Насколько для вас это актуально и считаете ли вы это необходимым?
Ника: С одной стороны, у нас в изоляции восстановились некоторые связи с художниками из других городов, но в целом это просто ужасно.


Изоляция или онлайн?
Ника: В изоляции есть какие-то плюсы, но все эти звонки... Это худшее, что может быть. Серьезно. Все воспринимается плоско.
Аксинья: Хороший формат конференций — это когда все подключаются и каждый делает все, что угодно, не слушая других. Позирует, смотрит на себя.
Ника: Отвечать кому-то в таком формате невозможно. Я не чувствую ничего.


Мне тоже сложно воспринимать человека по ту сторону экрана не как трансляцию фильма, а как собеседника.
Аксинья: Кажется, будто эти конференции латают какие-то дыры и ставят костыли какой-то большой и мало кому нужной системе, в которой живут только капитал и корпорации.


Но вот открытие сезона у вас тоже было про связь, нарушенную в изоляции.
Ника: У нас все работы так или иначе про связь, хотя бы между нами как сестрами. При этом они немного «в себе» именно потому, что личные. Какая-то дистанция все же есть между зрителем и работой. Тут либо да, либо нет — либо человек почувствует связь, либо никакого отклика не будет.
Аксинья: Мне кажется, нужен ключ к выставке. Личная беседа с нами — это тоже часть работы.

«Главное не направление, а тема и метод»


Кажется, у вас всегда есть элемент личного общения в ходе выставки. Такой перформанс с погружением. К какому направлению вы себя относите?
Ника: Не хочется заковывать себя в систему.
Аксинья: Главное не направление, а тема и метод.


Хорошо, когда вы участвуете в выставке «Некрофеминизм», вы относите себя к женскому искусству, феминистскому или выносите себя за скобки этого дискурса?
Аксинья: Если ты женщина, то в любом случае касаешься этих тем. Может не с активистской стороны, но мы в любом случае коснемся. Мы про сестер, связь, женское сообщество.


В этой выставке вы тоже участвовали дистанционно. Был ли какой-то фидбек? Вообще, как у вас складываются отношения со зрителями?
Ника: Последнее время нам часто дают обратную связь, потому что мы стали активничать в интернете. Все равно хотелось бы больше живого общения.


А чья была идея завести аккаунт в Instagram?
Аксинья: Instagram, конечно, интересная вещь, но вообще не столь важно, сколько там лайков и комментариев. Самый лучший фидбек — это когда после выставки пишут люди и говорят, например, что после посещения у них появились новые мысли, а может быть даже и желание выставляться в «Котельной»! Мне очень нравится, когда украшенный мною предмет зарастает растениями или разрушается. И когда знакомые идут по улице и присылают фотографии предметов, которые мы подвергли бьютивандализму.

«Мы делаем. Это важно»

Один из главных мотивов сибирского творчества — это изоляция от центра. Работаете ли вы с этим мотивом?
Аксинья: У нас с Никой очень тесная связь, я никогда не чувствую себя одинокой. Но если посмотреть, как мы контактируем с другими людьми, кажется, что мы очень обособленные. Не понимаю, зачем искать что-то вовне, если можно найти это внутри.


Ты имеешь в виду, что нужно строить сообщество внутри Сибири?
Аксинья: Да. И вообще, и художественного. Вот говорят: «Мы изолированы». От кого? От чего? Искать контакты? Зачем?


Сепаратистские нотки.
Аксинья: Мне нравится тема болота. Закрытая система, живущая изолированно, в которую ты не можешь вмешаться. Наступишь и провалишься. Но при этом это огромный мир, живущий по своим правилам.


То есть у вас нет цели уехать из Томска?
Ника: Мы думаем прикрепиться к одной московской галерее. Нам просто написали и пригласили.
Аксинья: Эти связи выстраиваются без нашего участия. Я не понимаю, как нас находят.
Ника: У нас просто накопилось очень много работ «в стол», которые мы делали потому, что хотели. А теперь мы постепенно это выкладываем. Почему?
Аксинья: Не знаю, просто так. Это сеть.
Ника: Все спонтанно, стихийно. Никаких планов по достижению успеха у нас нет. Мы делаем. Это важно.